Малькольм недолго радовался по этому поводу. Было уже почти девять. Возможно, Томми просто ушел далеко, ему нужно было проветрить голову или что-то в этом роде. Но Малькольм не мог отогнать от себя мысли о том, что Томми ушибся, поранился или попал в какую-то другую беду. А под всем этим лежал еще больший страх, о котором он и не подозревал: он думал, что есть вероятность того, что Томми может представлять опасность сам для себя. Он считал, что Томми, может быть, ищет выхода, он считал… но к чему все эти эвфемизмы? Что толку в эвфемизмах для человека, видевшего то, что видел Малькольм? Он считал, что Томми мог покончить с собой.
И что же теперь? На острове не было полиции, а Томми пропал всего несколько часов назад. Малькольм даже не знал, действительно ли он пропал. Он может позвонить соседям и попросить помочь с поисками, но где они будут его искать в темноте? Он знал, что скажут и Росс, и Дейви: «Подождем до утра. Тогда мы его отыщем». До рассвета ничего сделать было нельзя. Ночью тьма здесь кромешная — густая и тяжелая, почти твердая.
Так что Малькольм сидел на своей маленькой кухне и ждал. И чем больше проходило времени, тем яснее становилось, что к нему придет брат. От Джона было не убежать. Быть близким родственником человека, совершившего такое ужасное преступление, — с этим трудно было смириться.
Иногда Малькольму было проще делать вид, что с братом произошла резкая перемена, что тот человек, который убил свою жену и детей, — это не тот человек, с которым Малькольм вместе вырос. Он пытался думать об этом так, как другие островитяне, — как о громе среди ясного неба, как о временном помешательстве, — все это удобные фразы, которые упаковывали произошедшее в более приемлемую форму. Но Малькольм знал, что не предвидеть случившегося — это одно, а удивляться ему — другое.
Он, к примеру, всегда замечал, что с Джоном мальчики были необычно тихими. Они вели себя по-другому, глупее и более по-детски, когда отца не было рядом, но перед Джоном они странным образом застывали, как будто стараясь и не дышать. Малькольм однажды поделился этим с Хизер, а она ответила, что Джон — строгий отец, но в этом нет ничего плохого. Во всяком случае, не похоже, чтобы он бил их. Но Катрина тоже всегда посматривала на Джона, вспоминал Малькольм. Даже когда она с кем-нибудь разговаривала, ее взгляд время от времени обращался в сторону мужа. Это, конечно, было не совсем нормально — быть такой настороженной с собственным мужем, однако Малькольм никогда не мог облечь это в слова, чтобы рассказать хотя бы Хизер. Джон тоже следил за Катриной, но его наблюдение было по своей природе другим. Малькольм и это видел. Он видел достаточно. Жестокий парадокс состоял в том, что предупреждения появились только после самого события, только оно обнаружило, что они значили. Должно было случиться худшее, прежде чем Малькольм смог расшифровать знаки, замеченные давным-давно. Но когда предупреждение появляется только потом, это никакое не предупреждение.
Малькольм даже и не подозревал, что у брата была двустволка. Зачем вообще бухгалтеру ружье? А ведь Джон обзавелся им много лет назад, как позже выяснилось, вскоре после того, как вернулся на остров. К стене его кабинета был прикручен оружейный сейф. Малькольм никогда его не видел, он вообще раньше не бывал у него в кабинете. Он не мог себе представить, зачем Джон утруждал себя получением разрешения на ружье, а затем все время продлевал его. Отец учил их стрелять давным-давно, на крофте, но у Джона плохо получалось, он не попадал ни в жестянку, ни в кролика. Ему были нужны более близкие мишени, думал Малькольм.
Наконец, вскоре после десяти, раздался звук входной двери, и вот в прихожую вошел Томми, бледный и дрожащий. Малькольм постарался скрыть свое облегчение практическими хлопотами. Он слышал, как предлагает Томми одеяло, предлагает ему какао, грелку. Но он хотел сказать совсем другое. В любом случае от всего этого Томми отказался.
На следующий день рано утром Малькольм позвонил Роберту и предупредил, что сегодня не придет работать на ферму. Не очень хорошо, соврал он, — от лжи во рту осталось странное ощущение. Он сделал себе чашку чая — опять этот чай! — и снова стал ждать.
Когда Томми пришел на кухню, Малькольм произнес: «Привет. Отдохнул?», а Томми ответил: «Да» — и пошел ставить чайник.
У него не был вид человека, который много спал.
— Чувствуешь себя хорошо? — спросил Малькольм.
— Да.