— Я говорила с тобой как друг, — промолвила Фиона, неуверенно поднимаясь. Она поставила недопитый чай на столик. — Я надеюсь, ты понимаешь, что я только хочу помочь.
— Томми останется здесь настолько, насколько захочет, — повторил Малькольм. — Это его дом.
— Ладно, я сказала то, что должна была, — произнесла Фиона, проходя мимо него в прихожую. — Я говорила, заботясь о тебе и о Томми. Надеюсь, ты это запомнишь, Малькольм.
— Ну, — он открыл ей входную дверь. — Береги себя, Фиона.
Она посмотрела на него еще мгновение, потом слегка кивнула и вышла. Малькольм закрыл за ней дверь. Он подождал минуту или около того, пока не услышал шум мотора ее машины, после чего пошел в кухню, нахмурившись.
За столом он обнаружил Томми, тот сидел, сложив руки перед собой. Это было для Малькольма неожиданностью.
— Давно ты здесь сидишь? — спросил он.
— Некоторое время, — ответил Томми, глядя на свои ладони, лежавшие на столе.
— И что из этого ты слышал?
— Все, я думаю. Все, что касалось меня, по крайней мере.
Малькольм вздохнул и сел напротив.
— Жаль.
— Ты собираешься мне сказать, что у нее были хорошие намерения?
— Нет.
— Я уеду, — заявил Томми. — Завтра суббота, так? Будет паром. На нем и уеду. Я и так собирался.
— Не уедешь, — возразил Малькольм. — И я не хочу, чтобы ты уезжал.
— Да, ты это сказал, — кивнул Томми. — Я слышал. Но ты это на самом деле не имел в виду.
— Имел. Твой дом всегда будет здесь.
Он был поражен, когда Томми уронил голову на руки и заплакал.
4
Фиона сдерживала слезы, пока не завела машину, да и потом всего несколько слезинок выкатилось из ее глаз и проскользнуло по щекам. Она всегда умела хорошо себя контролировать, так что не издала ни звука и не скривила жалостливо лицо до тех пор, пока дом Малькольма не скрылся за поворотом. Она стеснялась сама себя, тех пронзительных звуков, которые вырывались из ее рта, но, по крайней мере, свидетелей у нее не было.
Она плакала, потому что злилась, — так она думала. У Малькольма нет права. Все же видят, что от Томми на острове ничего хорошего, он только вызывает у всех — и в первую очередь у самого себя — одно расстройство. Фиона лишь хотела помочь. Но люди никогда не нуждались в ее помощи. Они швыряли ее обратно ей в лицо.
И разве Катрина просила о чем-то другом, а не о помощи, о том, чтоб ее спасли от себя самой? Иначе почему она доверилась Фионе, а не Хизер, с которой они были к тому времени намного более близки?
Фиона газанула и поехала по узкому шоссе гораздо быстрее, чем обычно, желая, чтобы между ней и домом Малькольма увеличилось расстояние. Но путь домой вел и к той дороге, у которой когда-то жили Катрина и Джон, к тому дому, где они умерли. Они все испортили. «Кровь всюду на стенах», — говорил Грег Браун, трясясь в гостиной Фионы в тот день. Фиона ему тогда не поверила. Решила, что здесь какая-то чудовищная ошибка.
Но даже сейчас можно ли было сказать с полной уверенностью, что Фиона была не права? Разве не все мы поступаем в конечном счете так, как считаем правильным в этот момент, не владея всей информацией, не зная, чем обернется дело? Мы устремляемся во тьму, от которой нас защищает только представление о том, как надо, и кто может от нас требовать большего? Мы стараемся, твердила Фиона. Я всегда старалась изо всех сил.
И Катрина поставила ее в невозможное положение.
Фиона еле вписалась в поворот в северной части дороги. К счастью, навстречу никто не ехал: она не была уверена, что смогла бы вовремя затормозить.
Когда Катрина начала говорить, Фиона испытала странный приступ восторга, ощущение, что их былая близость вернулась, так что Фиона наклонилась и сказала: «Ты знаешь, ты можешь рассказать мне все что угодно». Но когда она позже как следует все обдумала, начала чувствовать некоторое смятение. Разве это не странно, что Катрина, порвавшая с ней много лет назад, вдруг впорхнула в ее дом, сидит здесь, попивая чай, и рассказывает такое, от чего челюсть отваливается? Фиона надеялась, что Катрина зайдет еще раз, но она не зашла. Если бы она это сделала, если бы доверилась Фионе всего только еще один раз, все могло бы быть совсем по-другому.
Меня используют, поняла Фиона, как всегда. Подзывают и прогоняют, подзывают и снова прогоняют. Это нечестно. Катрина всегда пеклась только о себе, а о других не задумывалась, и вот опять, но теперь ее эгоизм касается ее мужа и собственных детей, которых она собирается увезти далеко-далеко. «Он не узнает, — сказала Катрина. — Я его боюсь».