В своем кабинете Новиков Владимир Сергеевич говорил по телефону.
— Я понимаю… Понимаю, не дурак… Ну что ж делать, выгони… Это твое дело, — он засмеялся, встал и начал расхаживать вокруг стола. — Я могу это сделать, но это не моя функция… Я тоже не люблю бюрократов, — опять засмеялся. — Старик, я знаю, что ты настоящий друг, не выдашь, но из своего кармана. Я говорю: из своего… Государство — народное. — И вдруг взорвался, заговорил жестко: — Если он тебе друг, пусть сам подаст заявление и не ставит тебя в это положение… Я тоже тебя не понимаю. Хорошо, хватит о богадельне. Завтра напиши мне объяснительную. До часа, в два у меня совещание. Ну я сделаю. Я… Ты — чист. Все. Аллее!.. Саша, и не валяй дурака, я тебя люблю и помни об этом. И не для этого мы родились, чтобы потакать разным прекраснодушным лентяям. Пойми меня. Салют!
Он опустил трубку, пометил в настольном календаре. Зазвонил внутренний телефон. Он поднял трубку.
— Новиков слушает. Нонна Александровна, рад вас слышать. К шефу? Сейчас буду. Как ваша внучка? Ну и слава богу.
Опустил трубку. Поправил галстук. Выдвинул один ящик, другой — проверил, все ли лежит на месте. Оглядел стол, открыл окно и вышел.
Шеф был не один, в углу в кресле сидел начальник шестнадцатого стройуправления, которое, в основном, ориентировалось на зарубежные заказы. «Шестнадцатое» считалось в тресте аристократическим, там были лучшие кадры. Кроме них в кабинете, как всегда, присутствовала «тень шефа» — референт Юра Круглов. Отчества Новиков его не помнил, были почти ровесниками, учились на одном факультете, знали друг о друге все или почти все, но не контактовали — разные были люди.
— Владимир Сергеевич, голубчик! — Значит, у шефа было хорошее настроение.
Новиков никак не мог определить: «голубчик» — это от снисходительности или от простодушия.
— Да, Николай Степанович, — сказал Новиков и не стал ждать приглашения, сел сам.
Он посмотрел на начальника «шестнадцатого». Тот ему кивнул.
— Как здоровье? — вежливо осведомился Новиков. — Зарубежники вас не замучили? Как почки?
— Спасибо, — лаконично кивнул тот.
Оба не любили друг друга. «Шестнадцатый» считал Новикова выскочкой, хамом, наглецом. Новиков считал его старой хитрой лисой.
Круглову Новиков кивнул и улыбнулся как приятелю.
— Владимир Сергеевич, — повторил шеф, — вы знаете, Руднев болеет, вот мы здесь посоветовались и решили, возьмите-ка вы одиннадцатый объект.
Он улыбался Новикову, будто делал ему рождественский подарок. Значит, сведения у тестя были правильные, отметил Новиков.
— Одиннадцатый, — повторил Новиков и напрягся. — Это комбинат?
— Абсолютно верно, — кивнул шеф.
— Насколько я знаю, там полный завал. И не мой профиль.
«Шестнадцатый» подал голос из угла:
— Вы человек молодой, энергичный, вам и все карты в руки.
Новиков посмотрел в угол, прямо в его очки.
— Я очень ценю ваше доброе расположение. А что, разве Руднев, Александр Вениаминович, уходит на пенсию? — обратился он к директору.
— О чем речь? На одиннадцатом отстают с монтажом. И какая-то неразбериха. Здесь честь треста и план. Это ваш профиль. Поезжайте, разберитесь.
— Но почему я? У нас своей работы невпроворот.
Вновь заговорил «шестнадцатый»:
— Владимир Сергеевич, вам доверяют, вы у нас — растущий, вы должны гордиться.
— Да, я горжусь, — Новиков перевел дыхание. — Значит, мне?
— Да, вы уж постарайтесь, Владимир Сергеевич. — Шеф уже не улыбался.
— Постараюсь. Раз надо, значит, надо. Таков наш девиз, — и Новиков улыбнулся.
— Организационные вопросы, — шеф кивнул в сторону Круглова, — с Юрием Андреевичем.
— Ясно. — Новиков встал. Еще раз улыбнулся. Всем. «Шестнадцатому» отдельно. — Что это вы так с фээргэшниками нацеловывались? Ведь там, в делегации, все старшее поколение, наверняка в войне участвовали. А вы с ними так задушевно, по-русски.
Вмешался шеф. Он, конечно, дорожил «шестнадцатым».
— Война была давно, сейчас новая политика: мы торгуем, сотрудничаем.
— Да, я читаю газеты, а зачем целоваться? Может, презент подарили, они это умеют за счет фирмы, а поцелуи-то от сердца, трест не оплачивает.
— Мы знаем, Владимир Сергеевич, что вы пережили блокаду, что у вас погибли близкие, что вы выросли в детдоме, мы знаем ваши биографические данные. Все! — Голос его был ровный и спокойный. — Относительно меня вы можете не беспокоиться.
— За вас я не беспокоюсь, — Новиков уже понял, что сорвался и что проиграл.