Аплодисменты.
— Нам не нужны люди, кидающиеся при первой трудности в сторону и поднимающие панику.
Шум в зале.
— Я не думаю, что товарищи Сафонов, Силин, Воронов, Агеев и другие хотели сознательно сорвать сроки. Нет, они делали это из хороших побуждений, они, так сказать, пытались бороться с бюрократизмом, но объективно — они подвели стройку. Подвели!
Шум в зале.
— Они взрослые серьезные люди, и за ошибки должны отвечать. И мы с них спросим. Как с комсомольцев!
Натянутая напряженная тишина.
— Что касается предложения об исключении их со стройки и из комсомола…
Гробовая тишина.
У сидящих рядом с Таней были вытянуты от напряжения шеи.
— …я считаю, что это слишком строгое наказание. Мы были бы слишком жестоки к ним и к самим себе, если бы перестали доверять им, своим товарищам… с которыми мы проработали вместе… Они заслуживают строгого выговора и не достойны быть в комитете… но они с нами и должны дальше рядом шагать по жизни. Это — наши товарищи…
Бурные аплодисменты.
Таня плакала. Слезы беззвучно катались по лицу.
— Ложь, — сказала она, и голос у нее сорвался. — Ложь.
Она встала и пошла к выходу, задевая колени сидящих, мимо рукоплесканий, мимо оживленных лиц, мимо сияющих глаз. И чей-то насмешливый голос кинул ей в спину: «Иди, иди! Поплачь, мама пожалеет!»
Новиков подъехал на попутной машине. Соскочил.
— Спасибо. Привет!
Ребята в кузове загалдели.
— И тебе привет!
— Будь здоров!..
— Приезжай почаще!..
Машина взвыла и, покачиваясь, скрылась в клубах пыли.
У Новикова было прекрасное настроение, настроение после победы. Он ощущал себя молодым и сильным, и теперь он мог все!
Он улыбнулся администраторше, и администраторша улыбнулась ему.
— Ваша спутница уехала, — сказала она. — Вот записка.
Он машинально развернул записку, машинально прочел, машинально продолжал улыбаться — никак не мог сообразить, что произошло. Никак не мог представить и поверить.
Администраторша продолжала вежливо улыбаться.
— Все в порядке? — заботливо осведомилась она.
— Да, — он пришел в себя. — Спасибо.
Он прошел в свою комнату. Еще раз развернул записку. Перечитал.
Записка была короткая: «Я презираю тебя».
— Ладно, — сказал он вслух. — Ваше дело. — Попробовал улыбнуться, но ничего не получилось.
Он скомкал бумагу, швырнул в угол. Стал собирать чемодан. Потом подошел к комку бумаги и поддал его ногой. Развернул его. Перечитал. И вновь скомкал и бросил.
По радио передавали «Последние известия».
ГЭС. Мощная, величественная стройка века — вся в вечерних огнях — среди необъятных просторов.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Иван Дронов
Столичный аэродром встретил суетой и беспрерывными объявлениями о прибытии и отправлении самолетов.
В киоске Новиков взял газеты.
— «Правду», «Известия», «Культуру», «Экономическую», «Спорт». «Вечерка» не нужна.
В машине просматривал газеты. Быстро листал и откладывал в сторону.
На улицах было много людей. Таксист сказал:
— Придется в объезд.
— Почему?
— Сегодня кто-то приезжает. В газете-то есть?
Новиков заглянул в газету.
— Давай в объезд.
— Из Африки? — поинтересовался таксист.
— Нет. — Новиков посмотрел ему в спину. — Политикой интересуетесь?
— Так, — шофер сделал неопределенный жест. — В меру.
Шеф был в хорошем настроении.
— Вы молодец. — Он с удовольствием оглядел Новикова и прошелся по кабинету. — Сидите, сидите. Все очень довольны. Звонили с места. Значит, еще остался комсомольский дух?! Это хорошо!.. — Помолчал. — А Белова нельзя было оставить?
— Никак. Зарвался совсем. И я не отстранял — поставил вопрос.
— Ты знаешь, — он перешел на «ты», что было признаком наивысшего расположения, — его поддерживают Сытов и Руднев. Это их человек.
— Я думал об этом. — Об этом Новиков действительно думал много. — Но он зарвался. Цари иногда любимых бояр выдавали, чтоб спокойно было.
Шеф посмотрел на него долгим изучающим взглядом.
— Вы еще и историю знаете! — перешел он на «вы». — Цари? Цари нам не указ!
— Неудачно пошутил, — улыбнулся Новиков. — Устал.
— Да… — Шеф подумал. — Белов, конечно, хамоват. Надо было его раньше перевести, не доводить до скандала.