Что до главного действующего лица этой заварухи, то с ним Игнатий тоже не отказался бы побеседовать приватно. Однако найти одного конкретного гнома в подгорных чертогах, если к тому же этот самый гном совершенно не выказывает желания быть найденным, невозможно даже для полиморфа. Иоанн тоже не мог похвастаться тем, что виделся с деканом в эти суматошные дни. Ректор все сильнее утверждался во мнении, что Дарбли их избегает. Целитель с ним соглашался, но не видел в том ничего странного. Напротив, ему поведение друга казалось вполне логичным. Но в прагматичном мозгу оборотня никак не укладывалось, что великий трансфигуратор действительно влюбился, а влюбившись просто не желает отвлекаться даже на мировые проблемы.
Однако всей этой нервотрепке и суете, как и всему на свете, суждено было закончиться. Наступил вечер торжества, и в чертоги начали прибывать гости.
ИНТЕРЛЮДИЯ
Изнанка миров ощерилась острыми иглами ненависти к незваному гостю. Обрывки паутин вонзались в плоть и разум концентрированной магией, то вливая столько силы, что резерв готов был лопнуть, то высасывая все без остатка, оставляя пустую оболочку, не способную ни к волшбе, ни к мышлению. На пике силы маг пытался колдовать, чтобы избавиться от нестерпимого давления, но мысли путались, заклинания – боевые, защитные и просто примитивные бытовые – рикошетировали от застывших в вечности основ миров множественной вселенной, больно били по самому магу, искривляясь сами и искривляя его суть. Он был не самым сильным волшебником в своей реальности, но здесь, казалось, мог вершить судьбы, созидать и разрушать. Только казалось... Песчинка, несущаяся вне времени и пространства там, где не дозволено находиться разумным, там, где они просто не могут выжить. Но он держался. Словно сжатая еще при жизни пружина, стремясь распрямиться, не давала ему окончательно сдаться, потерять себя как личность. Он цеплялся то за изумление и разочарование в том, что считал своим предназначением, то лелеял в себе убежденность в несуществующей правоте, ощущал себя богоравным из-за того, с кем посмел поспорить. Какая разница? Ведь здесь он не был ни глупцом, ни победителем. Нельзя быть глупым иди сильным по сравнению с ничем. Но разум отказывался принимать подобную действительность. Разум вновь и вновь по спирали то возносился к вершине самосознания, то обрушивался в пучину ужаса. Разум умирал, отказываясь принять свою смерть. Он больше не был готов замечать перемены, возможные даже в этом бесконечном полете.
Поэтому маг и не понял сразу, что больше не один. Крылатая тень, заслонившая его от враждебных отходов магии, показалась очередным сюрреалистическим вывертом безумного межмирья. Находясь в тот миг в убеждении, что является богом, маг со злостью швырнул в нее пульсаром. Оскорбленный рык гигантской кошки взорвал барабанные перепонки. На мгновение маг оглох от живого звука, ослеп от яркой вспышки, с которой чудовище поглотило выплеск его волшбы. А потом почувствовал сомкнувшиеся на шее клыки. Бережно, словно любимую игрушку, хищник прихватил его зубами и тут же весело подкинул – или уронил? – чтобы с радостным урчанием подфутболить мягкой лапой. И снова полет, и снова в лицо несутся ужасающие когти зверя. Но вовремя прячутся в подушечках лап, ловят «вершителя судеб», как беспомощную мышку, чтобы снова подкинуть для следующего витка игры. Разум мага заметался уж в новой панике с единственной мыслью: выжить! Страх за презренное тело, еще недавно казавшееся обузой в этом странном месте, раздирал душу на части и вместе с этим дарил прозрение. Примитивный инстинкт самосохранения заставил мозг заработать. Маг вспомнил, кто он есть. Все свои победы и поражения, все свои чаянья и надежды, разочарования и открытия. А вспомнив, потянулся к чудовищу, как к единственной опоре. Но, словно в насмешку, кошке наскучила игра, и зверь, бездумно уронив «мышку», умчался прочь.