Кошка перетекала из нигде в никогда, ощущая непривычный ветерок коснувшихся ее изменений. Кошка не понимала запечатленности, но чувствовала ее кожей. Новое отношение к ней межмирья было непривычно и неприятно. Кошка отряхивалась и брезгливо дергала лапами, стараясь скинуть навязчивое внимание ничто, которое не умело видеть и понимать. И не умело восхищать и давать свободу. Как не умело удерживать, потому что было неспособно любить.
Кошка принюхивалась, осязая запахи, пробовала на язык цветовые пятна, слыша их странный вкус, видела стоны ожидания, которые были для нее сокрыты. Место не находилось, но боль полумира внезапно отдалась эхом в подушечках лап, в кончиках перьев. Крылатый зверь, исполнившись любопытства, помчался навстречу неожиданности.
В неожиданности ощущалось что-то родное и знакомое. Не хозяйка, к сожалению, но ее временная замена – смешная, подвижная, интересная, а еще тот, кто умеет понимать кошек лучше других. Магия полета рванулась вширь, позволяя почти мгновенно покрывать не-расстояния изнанки, корчащейся от построения нового прохода. Он был еще слабый и мягкий, поэтому мог принять, впустить в себя, позволить встретиться наконец с теми, кто готов дарить любовь и восхищение. Главное – успеть, пока все не закончилось.
И кошка успела бы обязательно, но…
- Скорее, Зин, скорее! Как ты не понимаешь! Это же наш шанс!
Крылатая тварь вздыбила шерсть. В ней просыпалось то, что несвойственно зверю. Вместо инстинкта самосохранения и условного рефлекса, требующего не связываться с опасными магами, сознание, порожденное то ли запечатлением, то ли всеми изменениями, что уже успели произойти с кошкой в межмирье, затопила ненависть. И жажда мести.
Зверь развернулся, готовый встретить враждебную не-магию враждебных мышек. Но не пропустить. Мышки спешили, также как и кошка, и она впервые определила их для себя, не как игрушку, а как добычу. Не потому что хотела есть – полумир лишил тварь чувства голода, не потому что хотела охотиться – этот инстинкт тоже успел атрофироваться. Тварь жаждала поклонения своей красоте и необычности, а получала от этих двоих агрессию. Зато двое, что оказались сейчас там, в проходе, могли дать ей то, чего она желала. А мышки могли помешать – ей ли самой или тем двоим.
Кошка заложила крутой вираж и помчалась навстречу магам. Злые искры тут же полетели в ее сторону, но, похоже, теперь уже и межмирье встало на сторону зверя: острые крючья ничто втягивали в себя недоволшбу, рвали, словно клыками саму суть не-пространства перед мышками. Те кричали что-то, кажется, проклинали тварь, вставшую у них на пути, но пройти не могли. И когда полумир вздохнул с облегчением, заживи рану нового прохода, замотав его в кокон отторжения, кошка, которой нет, которая не может что-либо чувствовать, ощутила не разочарование, оттого что снова не смогла вырваться из нигде и никогда, а удовлетворение. Она прогнала этих отвратительных магов от раны изнанки, она была сильнее.
Зверь довольно вздохнул и вытянулся во всю длину, расслабленно опустив крылья. Демонстрируя свое равнодушие к не-происходящему вокруг, лизнул пару раз основание крыла. Прижмурился. Мыши сбежали. Точнее, это они думали, что сбежали. Крылатая тварь считала иначе. Дав магам фору, она поднялась, потянулась, лизнула не-пространство, определяя, куда двигаться. Мягко переступила с лапы на лапу, а потом сорвалась с места.
Охота началась.
Глава восьмая
* * *
Габриэль растерянно разглядывал Гену. Следовало бы поздороваться, сказать что-то дружелюбное, но кубр никак не мог переварить увиденное. Он ждал этой встречи. В больнице увидеть Призванного не довелось, зато, пока Ким объяснялся с врачами и узнавал, куда именно положили его друга, квартерону удалось немного пообщаться с бывшей жабой.
Это был странный и в то же время завораживающе приятный опыт. К удивлению инкуба Шурочка оказалась довольно образованной и интересной собеседницей. Он узнал от нее много неожиданных нюансов о мире Кима. А еще покоряла ее готовность дарить тепло и радость ему, совершенно ей незнакомому существу.
Когда узнали, что Гена в больнице и собрались отправиться к нему, оказалось, что все не помещаются в одну машину, и милейшая женщина Клавдия Карловна вызвалась поехать на своей. Габриэль по собственной инициативе присоединился к Шурочке и почувствовал, что девочку это обрадовало. Домработница не последовала за Кимом по пятам, а повезла их кружным путем, через центр, по ходу рассказывая обо всем, что было вокруг. Квартерон не столько слушал исторический экскурс в исполнении явно влюбленной в свой город женщины, сколько ловил эманации Шурочкиных эмоций, связанных с тем или иным местом. И обнаружил в себе невероятное, несвойственное самой сути кубра чувство. Инстинкт хищника, привычка питаться за чужой счет в этот раз не просто дали сбой. Они даже не исчезли, а трансформировались в нечто совершенно противоположное. Габриэлю захотелось делиться с бывшей жабой собственной радостью, только бы не возникало в ее эмоциональном фоне этих болезненных пиков стыда и разочарования, печали и растерянности. В какой-то момент грусть девушки стала настолько отчетливой, что инкуб, не отдавая себе отчета в том, что делает, взял ее за руку и попытался передать немного своих восторженных чувств, вспомнив момент, когда впервые взглянул на себя в зеркало после проведенной Эммой трансфигурации. Наградой ему стал изумленный взгляд широко распахнутых глаз и робкая благодарная улыбка. Габриэль подумал, как же повезло незнакомому Гене, которому эта девочка отдала свое сердце. И порадовался, что прибыли целители, а значит у здешнего Призванного все будет хорошо.