- Выберу? – растерялся Габриэль.
- Я была амазонкой, воительницей, что ж удивляться, что меня привлек образ непобедимой боевой машины для себя и соратниц?
- Но... но вы же прекрасны!
- Мы женщины и мы не лишены тщеславия, - улыбнулся черный фантом, и розовый согласно хихикнул. – В тебе оно тоже заложено твоей расой. Ты сумеешь принести в новый мир красоту, Габриэль-квартерон.
Молодой человек затряс головой, отказываясь понимать услышанное. Этого было слишком много для него одного. И даже память мира отказывалась приходить на помощь, когда была так нужна. Но в словах королевы Морганы он увидел лучик надежды, спасения от того, что пугало его больше всего в обещанной вечности – от одиночества.
- Так вы... – начал было он, но запнулся, не зная, в праве ли задать такой личный вопрос.
- Ты знаешь, что нас тридцать пять, - кивнул черный дракончик, словно прочитал мысли кубра. – Сколько будет вас, решать только тебе, Эмме и Киму. Держись этих двоих, Габриэль, постарайся с ними поладить. Вы теперь надолго связаны друг с другом. Ты – навсегда.
- Но остальные...
- Они придут добровольно. Потому ли, что посчитают тебя достойным, потому ли, что возжаждут вечности, или потому что захотят созидать новый мир вместе с тобой, нести в него свои идеалы – это зависит от твоего выбора. И еще от выбора Кима и Эммы.
- Но из кого мне выбирать?! – растерялся квартерон. – Я не знаю никого здесь!
Фантом Фионы вспорхнул со своей подставки и перелетел на плечо Габриэля, удобно устроился, ожерельем изогнувшись вокруг шеи, и зашептал заговорщицки на ухо:
- У тебя есть время, Габриэль. Ты еще встретишь многих в двух мирах. Не торопись, хорошо подумай. А еще тебе следует понять, что это значит - быть красивым. Хотя бы по вашим меркам. Я обязательно скажу Эмме, чтобы с тобой поработала. Она же такая мастерица!
Квартерон ничего не понял из этого игривого заявления. Не воспринял он его как издевательство лишь потому, что драконам было невозможно не верить. Кубр покосился влево, на головку Фионы, и дракончик невинно захлопал ресницами. Габриэль улыбнулся. И в этот миг окончательно осознал, что прежняя жизнь для него кончена. А раз так, следует хорошо подумать о том, как обустроить собственную вечность.
ИНТЕРЛЮДИЯ
Зверь вздрогнул всем телом. Он не знал, что он зверь, не знал, что у него есть тело, просто волна прокатилась по черно-рыжей шерсти, заставляя почувствовать жизнь. Вибриссы встопорщились, кошка медленно повела ушами, прислушиваясь. Она не осознавала своих действий – инстинкты проснулись и сами решали, что сейчас необходимо. Но даже они не смогли справиться с навалившейся пустотой, а потому заметались панически, заставляя хищника вести себя, как напуганная жертва. Зверь попытался вскочить, отпрыгнуть в сторону от разверзшегося в сознании ничто, но мощные лапы не находили опоры, бессмысленно трепыхались то ли над, то ли под выгибающимся в панике туловищем, агрессивно забившимся хвостом. Кошка распахнула глаза в надежде увидеть, где находится, но клубящийся разноцветный туман мешал разглядеть что-то дальше собственно носа. На мгновение зверь застыл и снова зажмурился. Мозг животного был неспособен воспринять пестроту, поверить, что собственное зрение вдруг сошло с ума, что в мире могут существовать такие краски. Горло завибрировало обиженным рыком, но кошка не услышала собственного голоса, возмущенный вопль перешел в жалобный писк, который тоже не прозвучал в полумире.
И тут проснулась магическая составляющая сущности зверя. Огромные крылья распахнулись, ища опоры в бесконечном световом мельтешении. Ничто изумленно вздрогнуло и счастливо заурчало, вторя животному, ощутившему радость первой маленькой победы. Разноцветные пятна закружились вокруг уже не беспорядочно, а словно обретя некий ритм странного потустороннего танца. Они больше не пугали не привыкшую к цветному зрению кошку, но все еще изумляли. Они ластились к ней, но в то же время изучали, ощупывали, любопытствовали.
Взмах мощных крыльев превратил бесформенные мазки в искры. Радостным вихрем они подхватили зверя, дав ощутить силу невероятную, невозможную в мире, а только здесь, где нет ничего. На этот раз торжествующий рык хищника заставил содрогнуться изнанку мироздания. А содрогнувшись, она с любопытством принялась разглядывать возмутительницу спокойствия. Кошка там, где ничего нет, где ничего быть не может – кошка которой нет, кошка, которая не кошка, которая кошкой никогда не была и уже не станет. Кошки не должно было существовать. Кошка существовала и отказывалась принимать иное к себе отношение. Потому что кошка оставалась кошкой даже в межмирье. Она не желала ассимилироваться с ним. И тогда не способная на компромиссы и эмоции изнанка миров перестала быть собой и стала котенком грифона. Ей это не понравилось – в грифошке было слишком много жизни и движения, не свойственных застывшему полумиру. Межмирье снова стало ничем, так и не сумев поглотить кошку и предоставив ей и дальше гулять самой по себе. Но запечатлев. Ничто замерло. Если бы оно было разумным, мучилось бы над вопросом, что делать с незваным, непочтительным и ненужным гостем. Ничто разумным не было. Кошка тоже. Они потекли друг сквозь друга, больше не соприкасаясь, но будоража – антагонисты и симбионты одновременно.