Даринка хмыкнула:
- Вот за то Вас и не любят, Роман Владимирович, что Вы все альтруистические порывы посыпаете пеплом легкой зависти, смешанной с ненавязчивым цинизмом.
- Горянова, ты чего-то замудрила! Перестала выражаться нормальным языком, доступным миллионам простых граждан эРэФ. Это на тебя так действует приближающийся Питер и старинная Мариинка?
- Уже разнюхали? Быстро!
- Горянова! Аналитику включай! Я тебе и Резенской вчера отгул на пятницу подписывал. И Лилия Павловна, между прочим, более разговорчива была, чем ты!
- Это она Вас плохо знает, Роман Владимирович, поэтому по детской привычке болтает с кем ни попадя, а знала бы, что вы страшный Серый волк, то пирожки, красную шапочку и карту местности заховала бы куда подальше!
- Ой! Будоражишь ты мою кровь, Горянова! Подстегиваешь мужской интерес к своей сопернице аллюзией к моим темным подростковым фантазиям. Зачем вот только?
- А поиздеваться! – Даринка осклабилась. – Лилия Павловна мне в приватной беседе как-то призналась, что вы не в её вкусе, так что мы в пятницу – в полёте, а вы – в пролёте!
- Злая ты, Горянова! Никакого снисхождения к моим пожилым летам, – сказал Савёлов, довольный, как удав, привычной перепалкой с Даринкой.
Уходя, он не удержался и, наклонившись, чмокнул Горянову в лоб. Та уж настолько была привычна к его всевозможным реакциям, но тут даже она удивилась, если не сказать больше. Олька Завирко, всегда с удовольствием следившая за их пикировками, хмыкнула:
- Все, Горяныч, тебя перевели из категории «ух, какая женщина», в категорию «уси-пуси, лапуша». А это первые признаки приближающегося слабоумия и, как следствие, марша Мендельсона! Так что я бы твоему Ванечке посоветовала держать ухо востро! Савёлов – грозный соперник.
- Завирко! Иди в п… в портмоне со своими эротическими фантазиями!
- Фу, как грубо, Горянова, а еще интеллигентка в полупервом поколении! Ладно, я тебя предупредила, если что! Не удивляйся, когда найдешь рано поутру коленопреклоненного Савёлова. Кстати, предательница, из Питера мне магнитик привезешь!
Даринка кивнула и по уши погрузилась в работу. До отъезда нужно было ещё очень многое сделать.
- А почему предательница? – вдруг с большим опозданием дошло до неё, и она крутанулась на стуле, чтобы лучше разглядеть подругу.
Та горестно подперла подбородок рукой и выдала голосом Надюхи из фильма «Любовь и голуби»:
- Так ты теперя не со мной, а с Лилькой – разлучницей уезжаш! И у нас тякучка, така страшна у нас тякучка, и в груди прям жгёт, прям жгёт!
Горянова прыснула от смеха:
- Ладно, Оль, я исправлюсь, вернусь домой, в семью и привезу тебе из Питера что-нибудь посущественнее магнитика.
- Ты себя привези сначала, Горянова, а там поговорим.
* * *
Немного обшарпанный старый аэропортик, наскоро перекрашенный ядовитой голубой краской, радовал меньше, чем приличный беленький самолетик, который должен был унести их с Лилькой в заветный город Санкт-Петербург. Даринка чувствовала себя нет, не принцессой, а ко-ро-лев-ной. Она очень тщательно выбирала свой наряд, понимая, что ему придется не только соответствовать переменчивому настроению, но и быть довольно практичным: ведь Даринке предстояло в нём без особых потерь для сногсшибательной внешности провести целый день. Да и вечером хотелось поразить пусть и не публику, а хотя бы саму себя в старинных зеркалах серо-бирюзово-зеленоватой Мариинки.
И такой наряд у неё был: надетый раз или два на какие-то очень серьезные и пафосные вечеринки, великолепный брючный костюм, роскошная классика от Givenche, и, конечно, идеально подобранное к нему умопомрачительное шелковое пальто от самого Оскара де ла Рента. Эти две вещи, стоившие слишком дорого, хранились ею невероятно бережно вот уже три года. На них она потратила когда- то всю полугодовую зарплату с премиальными. И не пожалела. Они, можно сказать, ждали своего часа и дождались!