Истомин не сводит с Резенской глаз. Да и как их можно сейчас оторвать, если она прекрасна? Раскрасневшаяся, полная спокойствия и света, кажется, что она знает о Питере всё. Смешные, горькие, страшные и просто человеческие истории, связанные почти с каждым домом, что встречаются у них на пути, вылетают из её уст с невероятной скоростью…
Даринка слушает и не мешает, в открытую любуясь подругой, нисколько не испытывая зависти. Ей сейчас хорошо, как никогда. Спокойно. Радостно. Светло. Никогда особенно не интересовавшаяся историей своего разлюбезного государства, она поражена. По-настоящему. Очень многое она слышит впервые. И искренне восхищается той, что всё это хранит в своей белокурой, такой красивой голове.
Но восхищения, как оказалось, тоже бывает много. Через четыре часа несмолкаемой экскурсии Даринка, как ни стыдно ей было это признавать, заскучала. Нет, не заскучала. Утомилась. Перестала воспринимать информацию. Пресытилась. Она всё чаще зевала, отходила от Резенской и Истомина, наивно предполагая, что они не замечают, как Даринка морщится и нетерпеливо переступает с ноги на ногу, как норовистая скаковая лошадка.
- Я думаю, пора сделать перерыв, – наконец предложил Истомин, внимательно оглядев уставшую Дарину, – может, вместо пищи духовной, наконец, что-нибудь перекусим?
Ах, если бы знала Горянова, как у неё загорелись глаза от внезапно появившейся перспективы, то она не стала бы столь поспешно и радостно соглашаться. Потому что, на самом деле, это выглядело очень мило, но как-то слишком по-детски, словно Горянова сбросила лет этак десять и превратилась в восторженную, угловатую девицу раннего пубертатного периода. Истомин с Резенской предпочли разительные перемены в её облике вежливо не заметить, но всё-таки обменялись понимающими взглядами и спрятали улыбки.
Компания направилась вверх по улице, там, недалеко от Площади Восстания, был славный ресторан кавказской кухни под смешным названием «Баклажан». Это вводящее во грех чревоугодия заведение встретило их уютом, домашним вином и соленьями, заполонившими все стены, и сумасшедшими пряными запахами. У компании, нагулявшей на свежем воздухе зверский аппетит, потекли слюнки. Они заняли приятный столик в конце зала у окна. Обычно довольно сдержанная и неприхотливая в еде, Горянова сразу поназаказала всего и столько, что Резенская не удержалась и ехидно предположила, что если Даринка всегда так ест и не полнеет, то ей стоит запатентовать особую технологию питания, переводящую излишество энергии в длину ног.
На что Даринка в долгу не осталась:
- Резенская, это ты пыталась мне комплимент сделать или так, прикололась по ходу? Если второе, то выкуси! Я, например, совершенно горда своим прекрасным для возраста поздней юности метаболизмом! А ты вообще со своей эфемерностью просто мечта сквалыги, вероятно полагающего, что, в силу отсутствия аппетита, ты будешь обходиться своему избраннику недорого.
- Умеешь ты, Дарин, витиевато и с претензией говорить гадости! – не смутилась Лиличка, – но к, счастью, всё сказанное тобой ко мне не относится. Я вполне в силах заплатить за себя и не претендую на то, чтобы меня содержали!
Резенская не собиралась отдавать Горяновой пальму первенства.
- Оно и правильно, – елейным голосом гремучей змеюки согласилась Даринка, – так и говори всем, – и она подленько усмехнулась, – зачем же изначально пугать дичь? – и эта зараза нагло перевела взор на Истомина.
Тот, с явным удовольствием наблюдая всё это время за перепалкой девушек, рассмеялся и включился в игру, сделав вид, что сильно заинтересовался последними словами:
- Надеюсь, дичь здесь не я? – и он с театральной подозрительностью сузил глаза.
Девчонки разом прыснули:
- Как знать…
- Пугаете? Ну-ну! Но что-то я не видел загона и не слышал звука манка…
- Так вам и не положено, – хмыкнула Горянова, – дичь на то и дичь, чтобы осознавать это уже зажаренной и на столе. И для более яркой картины после этой фразы мы с Лилией Павловной должны не сговариваясь, плотоядно облизнуться, как те вампирши из «Ван Хельсинга».