- Вы тоже задеваете, Даринела Александровна, но не скажу вслух, что и чем.
- Ах, Лиля! – улыбнулся ей тепло Истомин. – Поверьте, Ваша природная воспитанность преувеличивает размеры словестной катастрофы.
- Да-да! – подхватила Даринка. – Не думаю, что Альгис Саулюсович принимает мои едкие замечания близко к сердцу. У людей, самодостаточных, развивается стойкий иммунитет ко всякого рода инсинуациям. Я ведь правильно понимаю? И только люди, имеющие какой-либо скрытый от общества порок, реагируют бурно и склонны к обиде,– тут она прервалась и потянулась ближе через стол к Истомину, чтобы вкрадчиво продолжить, – или, может быть, Лилия Павловна права? И вы стойко скрываете чёрные мысли – верный признак наличия у Вас скрытого изъяна?
Резенская снова толкнула Горянову. Но та даже не подумала отодвинуться.
- А что, я выгляжу обиженным? – усмехнулся Истомин и откинулся назад, делая расстояние между ним и Дариной приличным.
Но Горянова не унималась:
- Я вот только что подумала, Альгис Саулюсович, и эта мысль снова подтверждает, что с Вами не всё так просто.
- Что именно?
Горянова специально выдержала паузу:
- В вашем возрасте только бракованные особи бывают одиноки.
Резенская возмущенно охнула.
- Неужели? – расплылся в улыбке Истомин.
- Да, – хмыкнула Горянова и тоже откинулась назад, – это подсказывает опыт и жизненная практика: породистых, безупречных кобелей обычно разбирают щенками.
Резенская икнула и отвернулась, а Горянова радостно продолжала:
-А если вы еще к неполным сорока годам свободны, то… – она снова сделала многозначительную паузу, – напрашивается неутешительный вывод! – и хмыкнула: – так что, мне кажется, нам девочкам, пора подумать, а вообще стоит ли, гипотетически, проявлять матримониальный интерес к столь подозрительной личности, как вы!
- Так! – вмешалась Резенская. – Предлагаю столь опасную тему прервать, а то, боюсь, вечерний поход в театр сегодня не состоится.
- Почему? – удивилась Горянова.
- Потому что ещё немного, и вы перейдете на личности, что в нашем случае будет приравнено к убийству.
- Не переживайте, Лиля, – обратился к ней с улыбкой всё такой же расслабленный Истомин. – Дело в том, что нам с Даринелой Александровной не впервые клинки скрещивать. В нашу первую встречу она вообще достаточно громко, так, чтобы слышно было во всём кафе, а не только за соседними столиками, усомнилась в моем умении найти клитор на женском теле. Так что я уже привык. Мне нравится, – это уже он говорил, пристально глядя Горяновой в глаза, – Даринела Александровна, что вы всерьёз размышляете над моим характером и скрытыми желаниями и пороками. Только боюсь вас разочаровать! – он потянулся вперёд, чтобы быть ещё ближе. – Я не хвалюсь, но в моей жизни были дамы, которые стремились, как бы это сказать, застать меня со спущенными штанами. Их напор был столь отвратителен, что неизменно заканчивался резким и болезненным разрывом. Они не думали о том, что врасплох можно поймать лишь тех, кто не умеет отказывать. А я могу! И муки совести – это будет последнее, о чём я тогда подумаю. В этом секрет моей свободы! В умении и себе, и другим говорить нет!
Он снова откинулся назад и разглядывал с лёгкой усмешкой застывших девчонок. Истомин еще хотел что-то сказать, но его прервала какая-то резкая, неприятная мелодия телефонного звонка. Альгис Саулюсович болезненно поморщился, извинился перед дамами и вышел из-за стола.
- Дарина! – зашипела Лиля, как только он покинул зал. – Ты что творишь?! Зачем его задеваешь? Или ты флиртуешь? Но ведь он тебе не нужен! Зачем всё? Просто так?
- Ладно, Лиль, – покаянно протянула Горянова, – прости, я увлеклась. Знаешь, это какое-то неправильное наше бабье устройство. Когда он меня клеил, я его, не задумываясь, отшила, а сейчас… я же понимаю, что он во мне, как в женщине, не заинтересован, но почему-то веду себя, как форменная блядь, и дразню его.
Резенская вдруг рассмеялась:
- Покаянная отповедь! Ты себя не щадишь, Дарин! Это ж надо так себя обозвать! Самокритичная ты наша! Хорошо! Но когда он вернется, закрой свой рот и улыбайся!
Горянова кивнула. Прошло уже пять минут, а Истомин всё не возвращался. Даринка решила быстренько сбегать в дамскую комнату, ибо прогулка и сытый желудок призвали выполнить еще одну естественную потребность. Вожделённое пространство находилось сразу за маленькой лестницей. Дарина бодрым шагом направилась туда, как вдруг услышала знакомый голос и инстинктивно подняла голову. Там, наверху, спиной к ней стоял Истомин и резким, злым голосом, лишённым всякой вежливости и всякого тепла, почти шипел: