- Нет, мама! Я ещё, в сотый раз тебе повторяю, что не собираюсь опять за него платить… Да! Пусть! Пусть его посадят! Или убьют! Мне всё равно! В конце концов, он не маленький ребенок, он знал, на что шел, когда просаживал баснословную сумму. Он рассчитывал, что я опять заплачу долги из своего кармана? А почему он сам не просит? Ты думала, почему он не просит сам? Ах, он меня боится! Да, он правильно боится, потому его я пошлю на три буквы и еще по роже надаю как следует! Поэтому он и просит тебя! Пожалеть? А кто меня пожалеет, мама? Кто? Я эти деньги не в лотерею выиграл! Я работаю, как проклятый, двадцать четыре часа в сутки. Сегодня первый раз за год я смог выкроить для себя каких-то жалких пять часов! А у него что ни день – так какой-нибудь праздник! Если хочет, я устрою его куда-нибудь, пусть поймёт цену деньгам! Пусть он узнает, каково это – зарабатывать себе на жизнь! Что? Ах, он болен… Да не болен он! Он скотина и брехун! Мама! Не плачь! Да о чём ты говоришь! Эта сумма огромна даже для меня! И даже если вдруг я снова заплачу… Я сказал – вдруг! Неужели ты не понимаешь, что он не перестанет?! Что это будет продолжаться всегда! Мама, ну не нужно плакать! Прекрати! У тебя опять подскочит давление! Мам! Мне вызвать тебе скорую? Хорошо! Хорошо! Только не плачь! Я сделаю это, но, клянусь, что в последний раз! Клянусь! – и он резко развернулся, с силой и яростью нажимая на давно потухший экран.
Даринка бесшумно и резко шагнула за лестницу и приросла к стене, боясь пошевелиться. Как понятна ей, как знакома, как близка была до судорожной боли вся эта ситуация. Бесконечно стыдно и горько было смотреть на себя со стороны. Смотреть, как корчится на раскаленной сковороде этот гордый, умный мужчина, в ком угадывалась и воля, и недюжинная душевная сила. А теперь, теперь он, растерянный и больной, всё смотрел на свой телефон, не решаясь признаться, что сейчас, в который уже раз, не сумел отказать той, кого, вероятнее всего, безгранично любит, кто ему бесконечно дорог – маме! Горянова помнила эту скручивающую все внутренности боль и её страшное послевкусие – беспомощность. Она ни за что не хотела бы сейчас, чтобы он знал, что Даринка видела его ТАКИМ. Горянова крепко вжалась в стену, аккуратными невесомыми шажками продвигаясь вглубь, туда, где царил полумрак. Она молилась, чтобы он прошёл мимо и не заметил её.
Такие вещи нельзя разделять ни с кем! Это уж она точно знала.
Под тяжелыми шагами скрипнули ступени. Истомин проскочил закуток, даже не посмотрев по сторонам. Но у самого входа в зал он вдруг остановился. Даринка замерла. Ему нужно было лишь повернуть голову, и тогда он увидит её… Ей показалось, что Истомин дрогнул, поворачиваясь. Девушка от страха и ужаса не за себя, а за него, замерла, зажмурила что есть силы глаза, как тот страус, что прячет голову в песок, и зашептала про себя одну-единственную молитву, что помнила с детства.
Мгновение, одно, третье. Свет снова упал на лицо. Горянова открыла глаза – это Истомин прошёл в зал, не оборачиваясь. Даринка выдохнула, только сейчас осознав, что почти не дышала. Она выскользнула из-за лестницы и поспешила в туалет. Там, осторожно вытирая лицо салфеткой, чтобы не испортить макияж, Даринка приходила в себя. Через несколько минут, посмотрев в зеркало, она решительно улыбнулась и приклеила тридцатидвухзубие. Обратно в зал Горянова шествовала, как королева. Но пустое место и одиноко сидящая подруга говорили сами за себя.
- А где? – спросила она у Резенской.
- Срочные дела. Он извинился перед нами и вызвал нам такси. А вещи, что мы оставили в его номере, он привезёт мне завтра вечером.
Горянова молча села. Улыбка сползла с её лица, как старый разношенный чулок с похудевшей ноги.
- Отмени такси. Давай пройдемся до театра: время еще есть…
Через три часа сидя в партере старой Мариинки и наблюдая, как великолепная, нежная, волнительная Олеся Новикова танцует знаменитые вариации Китри, Горянова всё не могла забыть беспомощный и злой голос, не дававший ей покоя. Очаровательная балерина под шквал громких аплодисментов завершала свои 32 невероятных фуэте, а Даринка всё ещё смотрела на сцену невидящим взглядом.