– Уа-ха-ха-ха! – смеялась черепушка с пустыми глазницами. – Я уже иду за тобой, смертная!
Череп злобно хохотал, полыхая в огне, не способном, да и не стремящемся разогнать кромешную тьму вокруг. Чёрное-чёрное нечто заполонило всё окрест, куда ни кинь взгляд. Даже за спиной Ани, когда она обернулась, была всё та же Тьма. Тёмное Ничто. Но именно в тот момент, когда девушка обернулась, что-то неуловимо изменилось в обстановке. Казалось, Ничто вокруг колышется и дышит, шумно и смрадно выдыхая в наступившей внезапно тишине. Тишине? Аня снова развернулась на 180 градусов – черепа не было, лишь пламя становилось всё меньше и меньше, а каждый новый вдох давался всё труднее.
– Это догорает твоя жизнь! – раздался насмешливый голос из темноты.
Пламя превратилось в жалкий огонёк, а затем – в маленькую светящуюся песчинку, белую яркую звёздочку в окружающей тьме. Воздуха не хватало, а звёздочка начала тускнеть: жёлтая, оранжевая, красная...
– Ты это дело брось! – раздался тот же голос из темноты. – Не вздумай умереть до моего прихода! Ты теперь – только моя! А ну, подъём! Живо!
Аня попыталась открыть глаза, но что-то липкое и склизкое заливало её лицо: глаза, нос и рот. Лёгкие уже горели, требуя свежей порции воздуха, умоляя сделать вдох.
– Нельзя! – приказала себе Аня, ладонями хватая заливающее её голову нечто, напоминающее желе, игрушку-лизуна.
Девушка резко присела на кровати, отрывая ото рта клочья слизи и отбрасывая в сторону, на пол. И вот – долгожданный вдох, кислород, раздирающий лёгкие, пьянящий дурман в голове.
Когда Аня освободила нос и глаза, то обнаружила, что зелёная, изумрудная в свете луны жижа сочится сквозь решётку в едва приоткрытое для доступа свежего воздуха окно. Струи зелёной дряни медленно сползали по стене прямо в девушкину кровать и скапливались в сгусток дрожащей, раскачивающейся массы, тянущей свои щупальца к лицу Ани. Слизь была словно живая, а постель – перепачкана.
Аня соскочила на пол и захлопнула окно, отсекая потоки слизи снаружи. Места разрыва сменили зелёный цвет на красный. Краснея, слизь разжижалась и растекалась, будто кровь. Девушка схватилась за одеяло и одним движением стряхнула слизь на пол, но зелёные потёки уже красовались на постельном белье. Не прошло и минуты – одеяло было уже в крови.
Аня взглянула на себя в зеркало – лицо тоже в крови, ночнушка запятнана совсем чуть-чуть. «Время. Сколько сейчас времени? – спросила девушка себя и взглянула на часы. – Без четверти два».
Послышались шаги в коридоре. Аня бросилась к двери, отбросила стол-сигнализация в сторону, не заботясь о создаваемом им шуме, и прямо в пижаме выскочила в коридор, запоздало подумав, что эти шаги могут исходить вовсе не от однорукого завхоза. Но, нет, это был именно он. Едва не схлопотав дверью по лбу, по занесённой для стука руке он всё же получил и весьма болезненно.
– Там! – выдохнула ему в лицо Аня, указывая в сторону своей кровати и к стыду своему осознавая, что имени однорукого она за всё время обитания здесь так и не удосужилась выведать. – Слизь. Она пыталась задушить меня, а сейчас превращается в красную жидкость, похожую на кровь!
Однорукий зашёл в комнату, быстро осмотрелся, взглянул на окно со слизью за ним, макнул палец в красную жидкость и понюхал. Хорошо, хоть не лизнул:
– Это и есть кровь. Мадемуазель, Анна, Вы убили его! – сказал он.
– Но та часть снаружи ещё живая, – возразила горничная, – и, вроде, не «кровит».
– Умрёт. Обрезанные слаймы долго не живут, – когда завхоз произносил слова про ущербность и членовредительство, то на его лице дёрнулась щека.
– Он пытался задушить меня, пока я спала, – начала объяснять положение вещей Аня.
– Понимаю: самооборона! – кивнул однорукий, прерывая оправдания девушки. – Только кто подослал его Вам? Вот в чём вопрос!
– Я не знаю, – ответила горничная, вспоминая, что голос из её сна, скрывающийся во тьме, но, несомненно, принадлежащий королю Дикой Охоты, предостерёг об опасности, возвращая девушку из мира грёз.
– Хорошенько подумайте, Анна, Вы в последнее время никому не переходили дорогу? Может, кого-нибудь обидели?
Аня уверенно мотнула головой:
– Я белая и пушистая, меня даже собачки любят!
Однорукий разочарованно вздохнул:
– Хорошо, переоденьтесь, – время дежурства. Но сначала приведите себя в порядок, смойте это, – и он сделал жест ладонью, будто что-то размазывая по своему лицу. – И сегодня первое место уборки вашей группы – эта комната.
«Ах, да! Моё лицо в крови!» – спохватилась Аня и, хлопнув дверью, поспешила в пока ещё свободную уборную – умываться.
А однорукий отправился будить девочек в их первую рабочую ночь. Через пятнадцать минут Аня, Доминика и Бранка уже стояли возле подсобки, где однорукий обычно выдавал тележку и инвентарь для уборки номеров, но дверь оказалась запертой. Девчонки спросонья потирали глазки, а Доминика ещё и медвежонка своего поглаживала. «Что-то пошло не так», – уже забеспокоилась Аня, когда в конце коридора послышались шаги. По лестнице сверху спустился однорукий и направился к горничным. Проходя мимо, он покачал головой и недовольно буркнул себе под нос: «Последняя шалость».