– Монстр? – удивилась Тиана, пока её кожа становилась красной, на спине проступали перепончатые крылышки, а на голове – миниатюрные рожки. – Ах, ты об этом... Я – суккуб. Но моё время уходит, если ещё задержусь здесь – умру, а меня ждут. Не совершай ошибок, отступись!
Из-под платья суккуба выглянул хвостик с сердечком на конце, и Тиана, активировав браслет дева, исчезла из этого мира.
– Ни фига себе! – удивился Ян, срезая с мёртвой кошкодевушки ушки и хвост, а потом он собрал в скляночку пепел сожжённого вервольфа – пригодится как ингредиент для продажи.
***
Когда Ян предстал перед заказчиком в неприметном домике на окраине Праги, то мысленно лишь посмеялся над предостережениями суккуба.
– Здесь всё, как вы и просили господин, – и торговец протянул заказчику склянку и ещё что-то, завёрнутое в тряпочку, – пепел оборотня, клык грайвера и кровь гуля.
– А почему Вы везде именуетесь торговцем артефактов, хоть, по сути, Вы торгуете ингредиентами?
– Конспирация! – улыбнулся Ян. – Чтобы монстры не догадались.
Заказчикпротянул мешочек со второй частью награды. Когда торговец принимал из рук покупателя награду, дно мешка прорвалось, и золотые монеты покатились по полу. Выпало 5-6 монеток, остальные Ян успел задержать, заткнув прореху ладонью. Сунув деньги в рюкзак, не пересчитывая, он нагнулся подобрать рассыпавшиеся по полу монетки.
В этот момент он почувствовал, как острое длинное лезвие прошло через его задний проход, проникая глубоко внутрь, разрывая и разрезая внутренности. Незащищённое место. Ведь под плащом на нём была одета кольчуга.
«Как они узнали?» – была последняя угасающая мысль торговца.
– Кажется, мы ошиблись, и он умирает, – удивлённо сказал убивший торговца ванхельсингист, – всего лишь человек!
– Странно, – произнёс выдавший оплату наниматель, – в первый раз встречаю в этом бизнесе не монстра...
[1] В переводе с чешского – кафе «Солнышко».
Ночь десятая, или На века прокля́тая
Нет Судьбы, и нет проклятий,
Нет любви, и нет заклятий,
Смерти нет, как нет и жизни,
Что взывает к нашей тризне.
Сзади взревел Плюша, яростно, как раненный зверь.
Бранка первой подскочила к тележке, быстро схватила мастер-ключ и сунула его себе в карман. Повернув на стене подсвечник вверх, в нормальное положение, девочка активировала подъёмник, который едва слышно начал опускаться на цокольный этаж. Бранка собиралась ступить на подъёмник, но передумала и рванула обратно по коридору. Проскочила мимо двух поднявшихся горничных.
– Стой! – Аня попыталась было схватить Бранку за руку, но та изловчилась и увернулась. – Надо держаться вместе!
– Нет, уж! Мне одной гораздо безопаснее без вас будет! – ответила Бранка на бегу, расстёгивая пуговки на одежде.
Гоняться за сумасбродкой, будучи в цейтноте, у Ани в планы не входило, к тому же она отвечала ещё за одну девочку. Губить себя и Доминику из-за глупости Бранки показалось Ане как минимум неразумным.
Бранка скосила взгляд вниз, когда пробегала около лестницы, чтобы оценить ситуацию. В этот раз ситуация складывалась явно не в пользу Плюши. Гризли свалил на пол Сатану и сгрёб его передними лапами, а задними – рвал когтями живот. Пасть Плюши сжимала голову обидчика его хозяйки. Человек умер бы от такой дружеской встречи, но в этот раз противником у гризли был сам Нечестивый. Сатана вонзил свои когтистые руки в тело Плюши, пронзив того насквозь, и сейчас медленно разрывал мишку напополам, словно тот был всего лишь игрушкой. Только кровь говорила об обратном.
Страшно! Бранка и не представляла, что можно вот так запросто порвать такого зверюгу, наводившего ужас в их приюте. Да-да, Бранка и Доминика действительно сосуществовали в одном приюте. И Плюша там стал страшилкой, местной легендой. Жуткой и правдивой. Взрослые не верили в него. Дети боязливо перешёптывались. Плюша, если приходил, то ночью. Приходил, чтобы наказать. Ни один видевший Плюшу не пережил встречи с ним. Никто, кроме Бранки. Она как сейчас помнила ту ночь...
В тот день в их группу привели новую девочку, крепко сжимающую в руках плюшевого медвежонка. «Зря она сюда со своей игрушкой припёрлась, – помнится, тогда подумала Бранка, бывшая в то время тем ещё шилом в заднице для воспитателей, – нет в этом долбанном приюте ничего личного – всё общее... Всё государственное!» Она бы первой проучила эту дурёху, если бы её саму в тот день не мучил живот. Он крутил и вертел ей, как хотел: в кровати, заставляя корчиться от боли, и на нужнике, когда лилось изо всех дырок. В общем, ей было не до обычных своих забав именно в тот злой день. Мишку, конечно же, сразу отняли другие дети, да ещё и поколотили новенькую. К концу дня мишке оторвали голову.