Почему-то таких отражений очень-очень много, они нависают кроваво-серой пеленой.
Юта. Юта в голубом платьице. Они вдвоём идут по кривой улочке, и девушка радостно грызёт подаренный ей леденец. И мечтает, мечтает о счастливой и сытой жизни. Марион молчит, жмётся и не знает, как сказать ей, что он не паж, а принц, как признаться в собственной лжи. И уши парня горят, словно два фонаря.
Марион, пьяный в дробадан, валяется в стогах ароматного сена, а к нему жмутся три красотки…
Принц резко остановился. Его замутило.
— Можно без этого⁈ — прорычал зло.
— С каких пор тебе это не нравится? — насмешливо уточнило отражение.
— Никогда не нравилось, — рыкнул Марион. — И ты это знаешь.
— Ну-у…
— Мне нравилось себя убивать и втаптывать в грязь. Нравилось думать о том, какая я сволочь. Я был идиот. Самолюбивый мальчишка, обидевшейся на весь мир. Но я изменился.
Отражение подняло брови и насмешливо посмотрело на него:
— Давно ли?
— Я встретил Дрэз. Хорошую девчонку, — пояснил принц, продолжая путь вперёд. — Иногда для того, чтобы понять, что мир стоит того, чтобы жить, нужно встретить хорошего человека.
— «Стоит мне свистнуть, и любая поспешит задрать юбку», — съехидничал голос. — Тебя зацепило, что эта не задрала? Так ты ж просто не пытался свистеть, Марион.
— Проваливай в бездну! — заорал принц и ударил кулаком в ненавистное лицо.
Зеркало пошло трещинами.
— Она не такая, — устало добавил Марион и снова двинулся вперёд.
— Они все не такие, — передразнил ехидный голос позади.
Принц зарычал.
И вдруг вспомнил, что всю эту мерзость говорил ей. И вспомнил сердитые карие глаза. В них сверкал гнев и обида.
— Тебе надо было мне врезать, — прошептал Марион. — И очень-очень больно. Я — идиот. Прости меня.
— Нет, Марион, нет, — зашептали голоса со всех сторон. — Ты не идиот. Ты — сволочь и мерзавец. Ты неизлечимо болен душевной проказой. Ты заразен, Марион. Ты испортишь её, твоё дыхание пропитает её гнилью цинизма и разврата. Ты слишком испорчен и больше не способен любить.
Принц замер.
Это был удар прямо в сердце. Потому что правда.
— Я исправлюсь, — глупо прошептал Марион.
Его голос прозвучал жалко и беспомощно, словно принц снова стал перепуганным мальчишкой.
— Поздно, — ответили голоса. — Слишком поздно. Ты должен оставить её ради её же блага. Это будет честно.
«Они правы, — холодея, осознал Марион. — Я способен лишь убивать, развращать и всё портить. Она слишком чистая и светлая для меня…»
Карета выехала за город.
— Куда прикажете дальше, Ваше величество? — бородатый кучер оглянулся.
У него были узкие глаза под тяжёлыми веками, равнодушные и сонные.
— Туда, — Белоснежка указала на пропасть слева от дороги. — С разгона.
— Вы шутите? — в тупых глазах появилось удивление.
— Это приказ.
— Ваше величество! Мы погибнем. Помилуйте, у меня дети и…
— Это приказ! — прошипела королева Эрталии. — И если ты не повинуешься, я велю тебе четвертовать, слышишь?
Кучер затрясся, зажмурился, ударил хлыстом. Зашоренные кони рванули. Карета стукнулась о придорожные камни. Тряхнуло. Белоснежка ударилась головой о стенку. Миг и… копыта застучали по чему-то твёрдому и звонкому. Кучер не сразу решился открыть глаза, а, открыв, снова крепко зажмурился.
Под копытами коней прямо в воздухе рос мост. Прозрачный, немного мутный, как стекло.
— К Холодному замку, — невозмутимо велела Белоснежка и коснулась затылка.
Поморщилась. Посмотрела на белоснежную перчатку. На пальце заалело пятнышко крови.
Фаэрт встретил экипаж на каменной террасе замка. Он был хмур и холоден.
— Ваше величество, — поприветствовал гостью, подавая руку. — Чем обязан?
— Нам нужно поговорить, — мило улыбнулась королева, спускаясь на землю.
— Вам?
— Скорее, вам.
— Прошу.
Они прошли и встали так, чтобы видеть Бремен, распластавшийся на склоне горы напротив замка.
— О чём вы настолько жаждали со мной поговорить, что были даже готовы к смерти? — Фаэрт облокотился о перила, повернувшись к гостье правой стороной.
— Не была. И никогда не буду к ней готова. Я просто знала, что вы не дадите мне погибнуть. А другого пути, насколько я знаю, в Холодный замок нет.
Он покосился на девушку.
— С чего вы взяли, что не дам?