— Но в подполье зерно съедят мыши! — закричала умная Эльза.
Однако Ханс уже закрывал за собой дверь.
Незадачливый папаша очнулся ближе к вечеру. Не от раны, она оказалась несущественной, хотя мэтр Ханс и велел больному лежать неделю, а лучше две. От алкогольной невменяемости. Мы как раз ужинали, когда на пороге столовой появился Гастон. И это был уже совершенно другой Гастон. Маленький, жалкий, словно убавивший и в высоте, и в ширине, и в весе. Он комкал фетровую шляпу и нерешительно мялся.
— Бель… Как ты хороша сегодня! Это платье тебе определённо идёт. Дочурка, у тебя самая лучшая в мире маменька. Как тебе повезло, что Бель согласилась выйти за меня замуж и подобрать двух сиротинушек… хе-хе.
— Садись есть, — хмуро отозвалась маменька.
— Мне бы… ну… голова очень болит… опохмелиться бы, а?
Гастон с надеждой посмотрел на жену. Это был робкий взгляд, способный разжалобить камень. И мохнатые бровки, словно два шмеля, образовали треугольник. И сизый носик-капля был трогательно-жалок. Маменька нахмурилась.
— Сядь и ешь суп, — процедила она.
— Бель…
— Гастон, сядь и ешь суп.
И мужчина послушался. Опустился на краешек лавки, всё также не выпуская измученную шляпу из рук. Золушка налила похлёбку в его миску, отрезала хлеба, протянула ему. Папенька взял, той же рукой, что держал шляпу. Смутился, неловко положил головной убор рядом на стол. Потом суетливо переложил на лавку.
— Слушайся маменьку, дочка. Будь послушной девочкой…
Я закрыла рукой лицо. Ну, капец…
— Ешь, Гастон, — устало и раздражённо отмахнулась маменька.
Ноэми ехидно захихикала. Однако пьянчужка, вошедший в раж, не унимался:
— Вот она ругает тебя, Синдерелла, а ты её благодари! Благодари, дочка. Потому что маменька просто так ругаться не будет. Уму-разуму она тебя учит, доченька, уму-разуму…
И далее, далее, далее…
Я вскочила.
— Мам, можно мы с Синди в город пойдём? Мне… мне нужна новая шляпка.
Не знаю, почему я именно про шляпку брякнула. Должно быть, хихиканье Ноэми вдохновило.
— А посуду помыть? — заныла единокровная сестра. — Золушка сначала должна посуду…
— А сегодня твоя очередь по кухне, Ной, — фыркнула я.
Схватила сводную сестру за руку и увлекла за собой.
— Мы вечером вернёмся, мам!
— Спасибо, — прошептала Синди, вся дрожа, когда мы вышли на улицу. — Прости меня, что я вчера… я вчера…
— Забили. В качестве извинений лучше покажи мне город.
— Так ты же его лучше знаешь. Я-то и не видела ничего. Только лавки зеленщика, мясника и…
— Ясно. Ну тогда пошли в разведку. Заодно и посмотрим.
— А если заблудимся? — боязливо уточнила сестричка.
Я заржала. А потом рассказала ей о встрече с умной Эльзой.
Мы шли и шли по узким улочкам, то поднимаясь наверх, то спускаясь вниз, то протискиваясь по одному, то держась за руки. И с каждым поворотом город становился всё краше. Он мне напомнил Прагу, только Прагу, разместившуюся в горах. Просто до безумия захотелось зайти в какое-нибудь уютное кафе, посидеть на летней террасе с видом и попить латте. Но здесь не было ни кафе, ни кофе, ни латте. Да и денег у нас с Золушкой тоже не было.
Миновав кривые улочки бедности, мы вышли в центр. Здесь шпилил небо готический костёл, красовалась узорчатой башенкой с часами ратуша, крытыми арками белел городской рынок. А по центру стояла статуя рыцаря, опирающегося на меч, — хранителя города. Такие статуи в Европе почему-то называют ролландами.
— О, пошли в храм, — весело предложила я. — Наверняка там какие-нибудь статуи красивые… Посмотрим.
Синди поджала губы:
— Грех просто так заходить в дом Божий, — убеждённо заявила она. — Да и ты в мужской одежде. Нельзя.
— Да ладно тебе!
Но по её испуганному и возмущённому взгляду я поняла: не ладно.
— Ой, ну и хорошо. Пошли тогда шататься по рынку…
Это оказалось стратегически неверным решением. Когда, спустя часа три, мы оттуда вышли, у обеих свело животы от голода. Мы с сестрёнкой, конечно, пообедали, но прошло уже часов пять точно, а от вида свежайшего мяса, вяленного балыка, множества ароматных колбас, гирляндами подвешенных к потолку, розового перламутра жирной форели, корзин с орехами, да даже медовой редьки… а уж выпечка! — даже совершенно сытый человек почувствовал бы голод.
— Пойдём домой, — уныло предложила Золушка, прижимая ладонь к животу, словно силясь прервать его бурчание.
— Ага. Пожалуй, уже можно. Но давай хотя бы водички попросим. Уж кипяточка-то дадут, надеюсь, бесплатно?