Я выбежала в парк и заорала в хмурое небо:
— Ваше высочество, дорогой мой колдун-кукловод, нам надо поговорить! Это срочно!
Небо не ответило.
— Да ладно вам! Я больше не сержусь на вчерашнее! А за вами, между прочим, должок числится!
Порыв ветра растрепал флоксы, взметнул бледно-лиловые лепестки отцветших цветов, закружил змейкой по садовой дорожке, и я с восторгом увидела, как они складываются в одно слово: «какой», а затем, снова взметнувшись, в вопросительный знак.
— Это я вам лично скажу, — рассмеялась я нахально.
«Срочно» — спросили лепестки, а затем утвердили вопросительную интонацию знаком.
— Как можно скорее, — подтвердила я.
— Час, — ответили лепестки, не заморочившись добавлением «через», но я и так поняла.
— Договорились!
И я побежала к Гильому и Мари.
Глава 22
Вот такая жизня
Лепестки привели меня на верх песчаной горки, в белый мрамор колонн ротонды, короной возвышавшейся над парком. Чертополох стоял, убрав руки за спину, и смотрел на горы. Сейчас они казались белыми гребнями волн сизоватого моря, со всех сторон подступающего к замку.
— Доброе утро, князь тишины! — крикнула я. — Ну или день. Судя по всему, рабочий день у вас начался рано. Облака разгоняете?
Он обернулся. Посмотрел на меня своим леденящим взглядом и его губы вдруг искривила усмешка:
— Доброе утро, девочка. Ты решила, что, если мне пришла в голову фантазия немного улучшить быт собственной игрушки, то что-то изменилось в отношениях между нами?
— Вау, а у нас есть отношения?
Я подошла и встала рядом, смахнула несуществующую пылинку с рукава идеально почищенной и даже, кажется, поглаженной куртки. Нет, меня вот так просто ушатом воды не убьёшь. Невинно посмотрела на него.
— У всех есть отношения, — не уступил Фаэрт. — Даже у таракана и воробья.
— К слову, меня-то как раз и называли воробьём, — намекнула я.
Имя принца я не стала называть, но колдун вдруг остро глянул на меня.
— Девочка, просто, чтобы ты знала: если бы Марион тебя любил, то приворожить его не смог бы никто. Не жди, что прекрасный принц явится и спасёт тебя из лап чудовища.
— Я не жду, — буркнула я.
Но настроение разом скисло, словно молоко в грозу. Однако, настроение — это одно, а принятое решение — другое.
— Никогда не могла понять принцесс, добровольно меняющих дракона на рыцаря, — съехидничала я. — По мне так дракон многократно круче.
— Круче? — не понял Чертополох.
— Класснее, клёвее, шикарнее… Заметьте, я стараюсь изъясняться вашим допотопным языком, чтобы вам было максимально понятно, что я имею ввиду. У дракона есть крылья, он может летать, извергать огонь, и вообще…
— И сожрать принцессу.
— Не без рисков, да. Но зато, если его приручить, то можно рассекать ветер.
Он обернулся и снова внимательно взглянул на меня без улыбки:
— Ты планируешь меня приручить?
— А вы умеете извергать огонь? Или, может, у вас есть чешуйчатый хвост? Костяной гребень на спине? Или вы владеете искусством полёта?
Фаэрт бросил на меня тяжёлый взгляд, выражающий просто бесконечное и безысходное терпение, снова отвернулся.
— О чём ты хотела со мной поговорить? Срочно, — уточнил холодно и сухо, нарочита обособив слово «срочно».
Ой, какие мы деловые и занятые! На самолёт опаздываем.
— О вашем долге передо мной. Я, между прочим, выполнила первую нашу сделку. Вы обещали дать мне проехаться на летающем коне. Помните?
— Я ничего не забываю. Я обещал это девушке со свободной волей.
— Без разницы. Обещание есть, и я имею право требовать его исполнения.
— Не имеешь. Ты — моя собственность. Все долги кого-либо перед тобой перешли ко мне.
Гад!
Но меня так просто не взять.
— Ну тогда исполните свой собственный долг перед собой: дайте мне покататься на летающей лошадке. Иначе получится, что вы так и не вернёте долг самому себе. А долг самому себе — тоже долг.
Гетерохромные очи колдуна снова обратились ко мне, и взгляд его завис на моём лице на пару-тройку минут.
— Казуистика, — изумлённо прошептал Фаэрт. — И я даже знаю, кто тебя ей научил…
— Кто? — живо заинтересовалась я.
Но он уже пришёл в себя.
— Хорошо. Но почему ты назвала это дело срочным? У меня были и другие дела.
— Ну так мы все не вечны, — я пожала плечами. — Вдруг я умру, и вы навечно останетесь должным самому себе без возможности когда-либо выплатить этот долг.