Дрэз же ненормальная. Это ж только ненормальная могла вернуться в трактир к солдатам, поехать с обезумевшим принцем навстречу объятьям короля Андриана, жить с ним в пещере. И тут дело даже не во влюблённости. Нормальная влюблённая девица вышивала бы платки дома, проливая над ними горькие слёзы, а не рычала, пытаясь стащить возлюбленного с коня.
Марион встряхнул головой, запустил пальцы в непросохшие ещё после купания волосы и с силой дёрнул.
— Мы не увидимся больше, Дрэз. И душевные прощания, прости, не для меня. Да, я сволочь, я уже знаю, спасибо. Но прежде, чем свалить в закат, я всё же узнаю, что там с тобой произошло и что с тобой сейчас.
На душе стало немного легче.
Под нами проплывали облака. На душе пели птицы. А всё же хорошо на свете жить без сердца! От него вечно одни лишь проблемы.
Итак, Чертополох подтвердил: я не из этого мира. Впрочем, открытием для меня его слова не стали. Сказка «Золушка» подошла к финалу, оставалось пережить лишь свадьбу. Здесь, в Вечном замке, это будет сделать легко. Мариона, конечно, приворожили, но, может это не так и плохо? Зато по бабам больше таскаться не будет… Нет, вру. Плохо. Насилие над душой человека — это всегда плохо. Но… А вдруг не приворожили? Может, и не было никакой магии, раз, по словам Гильома, сюжет играет в этом мире ведущую роль? Просто принц встретил Золушку, ну и… случилась магия любви. Да, мне она показалась неестественной, но, как сказал Фаэрт: законы физики в разных мирах могут быть разными. Может в Родопсии любовь именно вот такая? Ах, и стрела Амура пронзила сердце?
Но, если у меня нет своей сказки, то… зачем я тут?
Если я из другого мира, то, возможно, мне удастся уговорить Фаэрта вернуть меня обратно? Что там для этого нужно? Поставить Гильома на ноги? Я, конечно, не знаю, как это сделать, но если колдун так уверен, что я смогу, то, может, я и правда смогу?
Или…
Вдруг новая мысль пришла в мою голову. Я вздрогнула всем телом.
А если вот эта самая сказка у меня всё же есть? Если Гильом — ошибся? Ну то есть… Я — в замке Чудовища, ведь верно? Чудовище неплохо ко мне относится и выполняет различные мои прихоти, так? И я тоже начинаю дружелюбно и с сочувствием относиться к нему. Да я даже бояться его перестала! Ничего не напоминает?
— Ох же ёлки! — прошептала я потрясённо. — Ну точно…
Я и Фаэрт? Серьёзно? Бред какой-то…
А с другой стороны…
Сюжет же неизменен, да? И… а, собственно, почему нет-то?
Глава 25
Желтое платье
Когда Арабель коснулся копытами травы в парке моего чудовища, ремни, оплетавшие мои ноги, растворились в воздухе. Я попробовала лихо спрыгнуть с коня, и почувствовала, как заныли ляжки. Это ж сколько часов я пробыла в воздухе? Солнце почти касалось гор. А есть-то как хочется!
Перед моим носом заметалась Рапунцель, что-то возбуждённо жужжа. Эх, где мои антинаушники?
Я тяжело сползла на землю, пошатнулась.
— Потом, — отмахнулась от Мари. — Пошли есть. Я голодна, как волк.
И попыталась вспомнить: что там в той сказке было-то? Но сказки я слушала только в далёком детстве, и память оказалась крайне неуслужливой. Почему-то в голове металось одно лишь жёлтое платье. Почему жёлтое? Да кто ж его знает!
Безмолвные слуги накрыли на стол в моей комнате, я плюхнулась в барное кресло, свесив ноги, и без всякого желания натянула антинаушники. Зачерпнула рукой овсяную кашу с финиками и мятой. И вдруг вспомнила, что папа ненавидел овсянку всей душой, и когда мама варила или запаривала её, его лицо становилось совершенно несчастным. Он терпеть не мог расстраивать маму, и скорее умер бы, чем признался в ненависти к её стряпне, пусть даже только к одной-единственной овсянке. И я быстро съедала свою порцию, а потом подсовывала папе пустую тарелку и ела за него. У нас был прекрасный тайный симбиоз.
Я почти вспомнила его лицо!
Он был рыжим! Офигеть. Точно! Совершенно верно! Я вспомнила! И вот эту золотистую щетину на подбородке и…
Я вскочила. Тарелка полетела на пол.
— Эй… — начала было Рапунцель, но я вдруг взвыла, схватилась за голову и рухнула на пол.
Мир померк, раскололся, и моя голова тоже лопнула, как чугунная гиря, полая внутри. Может, от громкого вопля? От него сейчас стёкла лопнут… Нет… Это же я кричу.
Я стиснула голову, пытаясь соединить две её половинки, и разрыдалась от боли и слабости. Уткнулась в тёплое плечо, закусила толстую ткань, сотрясаясь в рыданиях. Одна сильная рука подхватила меня под коленками, а другая коснулась волос на голове, и от неё словно потекла прохлада. Боль начала отступать.