– В следующий раз, Алеша. Придется немного подождать.
– Что ты сделала с братиком?
– Я оставила его в больнице.
– Как?! Пойдем за ним, его надо вернуть!
– Это невозможно, Алеша. Да в сущности, его и не было еще.
– Да не в сущности! – закричал Алеша и вырвался из маминых рук. – Не в сущности, он у тебя в животике жил. И ты его бросила! Я... я бабушке скажу.
– М-да, – ухмылисто сказал папа, – бабушки наши, если общим счетом, штук пятнадцать таких братиков, того...
Алеша этого не понял, он крикнул:
– Я сам за ним схожу, я приведу его! А вы... вы – обманщики!
И Алеша выбежал из квартиры, дверь была прикрыта, но не захлопнута. Мама хотела остановить его, но папа остановил маму:
– Не трогай. Проветрится, остынет. Его погода. Дальше двора не уйдет, тем более он медведя взял, выговорится ему и остынет... Итак, общее собрание закончилось резолюцией, что мы обманщики. Выносить на голосование или будут другие предложения?
– Других предложений нет. А все-таки сходи за ним.
– Угу, – сказал папа и не двинулся с места.
– Вот еще! – досадливо проговорила мама. – Еще и Алешкиных истерик не доставало.
– Есть такая известная хамская шутка, – сказал папа, отхлебывая очередную порцию сокровища, – сделавши аборт, по волосам не плачут.
– Не поняла.
– Хм, ну вас же бреют.
Мама брезгливой гримасой окатила папу:
– А ты еще и шутник.
– Это не моя шутка.
– Ладно, пойду в ванную и назад – долеживать.
Алеша бегом спустился по лестнице и, оказавшись на улице, остановился. Шел дождь, который он любил, на безлюдной улице пузырились лужи, сквозь темные полосы дождя чувствовался замечательный запах земли и цветов. Но ничего не радовало, ничего этого не замечалось им.
Найти и вернуть братика! Как мама могла оставить его там?! Он обязательно найдет сейчас эту улицу с непонятным названием „Элеваторная“. Он стал быстро и с жаром объяснять Мише, что это совсем не страшно идти искать эту больницу, обратно они пойдут уже с братиком и мама обрадуется и больше не будет его оставлять, ведь он такой маленький, его нигде нельзя оставлять, он должен жить дома с Алешей, мамой, папой и Мишкой...
Он шел сквозь дождь напрямик и все говорил и говорил неумолчно Мишке про братика. И слезы текли по его мокрым щекам. Несколько раз он падал и Мишка говорил при этом свое бодрое, басистое „р-га“. Алеша поднимался, снова прижимал к себе намокшего, грязного, тяжелого медведя и шел дальше. Долго он так шел, пока не услышал голос, похожий на голос его Мишки:
– Эй, малыш, ты заблудился? Ты где так вывозился?
Алеша остановился и увидел сквозь слезы и дождь несколько человек с кружками, полными желтенькой вонюченькой жижицей, ничем не отличающейся от папиного сокровища. Они стояли под навесом и с удивлением и участием смотрели на Алешу.
– Я не малыш, – сказал Алеша, – мы с Мишей за братиком идем.
– Да иди сюда под навес. За каким братиком в такую погоду? Ты ж продрог весь, ну-ка, иди сюда быстро.
И дядя с кружкой сделал шаг к Алеше. Алеша отступил назад, замотал вправо-влево головой:
– Нет, нам за братиком надо.
– Да где ж он у тебя?
– В больнице. Его там мама оставила. Скажите, где улица Элеваторная? Там больница, там маме животик лечили, а братик в животике был. И мама оставила его там. Где Элеваторная? Папа говорил, что она далеко, но мы дойдем. Вы знаете, где Элеваторная?
Дядя отставил кружку и сел напротив Алеши на корточки. Он был небрит, с мешками под тоскливыми глазами, и от него несло, как от папы.
– А мать знает, что ты это... за братиком?
– Знает.
– А не врешь?
Алеша всегда удивлялся этому вопросу, ведь он же не обманщик и значит никогда не врет. И вдруг ему стало так тошно, что мама с папой вот так обманули его, что слезы опять покатились ручьями и не вытереть их никак, потому что в руках был отяжелевший Миша:
– Где Элеваторная, где больница, ты знаешь?
– Да, знаю я. Вот она. И больница та видна, где точно бабам из животиков чик – и нету... А давай-ка я лучше тебя домой отведу, а? Ну, зачем тебе братик? С ним ведь моро-ки-и... Нет вот у меня никого, да и не надо. Хорошо. Вся морока в том, чтобы с утра на такую вот кружечку наскрести.
– Это твое сокровище?
– Ага, гхы, точно, а братика твоего тебе все равно ведь не отдадут. Нечего отдавать-то.
Тут и другие дяди голос подали, что, мол, нечего тут разговаривать, отвезти его домой надо и все тут.
Алеша сжал в объятиях Мишу и бросился что есть мочи бежать от навеса с дядями. Перед собой он видел одну только белую больницу, в которой где-то был оставленный мамой братик, и он его обязательно найдет там.
Седой старый врач, только что окончивший дежурство, сидел в своем закутке перед приемным покоем и мрачно курил. Прошедший день был дурацки суетлив и нервозен. Только заступил, как сразу настроение испортила эта взбалмошная истеричка-малолетка с ее прыжками из окон и криками: „Рожать хочу“. Хочешь рожать, рожай, а орать нечего и на папочку тогда плюнь, хоть даже на такого носорога. А не можешь, так и опять же орать нечего. Кто хочет, так может.