Нет, все же - вздор, что сотня лет чтения фантастических романов так уж переменила человеческий менталитет, снабдив людей устойчивыми стереотипными реакциями на любые возможные необычности! Фантастика - в наше время повальной утраты общественного интереса к науке (а ведь как Гагарина с плакатами-то встречали!) и подмены тяги к знаниям тягой к вере - разве что сообщает читателю о том, чего не бывает на свете. В сверхъестественное готовы поверить лишь те, кому больше не на что надеяться, и вера эта приводит разве что к обогащению так называемых колдунов, ведьм и прочих "корректоров кармы", во множестве рекламирующихся через любую газету. Неудивительно, что нормальный грубый материалист, столкнувшись с чем-нибудь непонятным, не укладывающимся на первый взгляд в рамки его грубого, материалистического миропонимания, первым делом устремится проверять здравость психики или уж, на крайний случай, даст зарок - вот прямо с завтрашнего вечера! - бросить пить. Что, в свою очередь, способствует обогащению частнопрактикующих невропатологов или тех (забыл, как эти врачи называются), кто лечит от алкоголизма...
- И во второй раз, - говорил Петяша, понемногу наращивая темп, - когда Борис прямо на лестнице помер, она тебя помнила... И ты ее помнил! Тут Димыч вздохнул с некоторым облегчением. - Но Борис-то не помер? - Нет... - растерянно ответил Петяша. - Он потом еще приходил. - Не в виде какого-нибудь зомби, надеюсь? - Нет. - Значит, не было всего этого?! - уже зло, взведенно этак, спросил Димыч. - Может, и не было... Внезапно Петяшу тоже охватила сильнейшая, отчаянная злоба. - А что тогда было?! - заорал он. - Что?! - А я откуда знаю?! - заорал тоже, отвечая вопросом на вопрос, Димыч. Мне, думаешь, легче, чем тебе?! Злоба мгновенно исчезла. Сделалось совестно - что за истерики, в самом деле... Димыч ведь тоже должен бы переживать что-то, не сильно отличающееся от его, Петяшиных, собственных страхов. - Извини, - медленно проговорил он. Стоило успокоиться, как у Петяши снова возникло чувство, будто он запамятовал о чем-то важном и впрямую относящемся к предмету беседы. Только теперь это явно были не размышления, прерванные приходом Димыча, а нечто более давнее и, безусловно, более материальное... Вот болван! - Димыч! Совсем забыл... Борис в последний свой приход, сегодня с утра, принес какую-то тетрадь. Сказал: часть дневника этого самого Флейшмана! - Ну-у?! Настроение Димыча кардинально переменилось. Теперь лихорадочный блеск в глазах его означал припадок обнадеженного любопытства и вместе досаду на дырявую память друга, умудрившегося забыть о такой важной вещи. - Читал уже? - Нет, не успел. - Тащи!
34.
Покинув кухню, Петяша принялся мучительно вспоминать, куда подевал эту чертову тетрадь - в обозримом пространстве ее не наблюдалось. Осмотрел стол, пошарил в ящиках... Нету! Петяша еще раз попытался восстановить в памяти, что он делал до того, как отправиться на поиски врача, понимающего в человеческой психике. Вроде бы на стол бросил... В кухню с ней не ходил. Тетради в грязно-коричневой липкой обложке не было нигде. Впрочем, ежели этот Флейшман - такой уж из себя могучий волшебник, что ему стоило вернуть пропажу на место? - Ну? - поинтересовался возникший в дверном проеме Димыч. - Нету нигде. - Т-та-ак... - Димыч со злобной сосредоточенностью почесал подбородок. - Кто, говоришь, в квартире был и выходил куда-нибудь после того, как этот Боря тетрадь принес? - Тут взгляд его упал на notebook, о коем Петяша давно уж успел позабыть. - А это еще откуда? Купил? Лучше бы нормальную железку приобрел, пижон несчастный! Оно - и дешевле раза в три... Петяша не отвечал. Он стоял столбом, словно его расчетливо треснули по маковке, прилично контузив, но не сбив с ног. Значит, Катя... Меньше всего ему хотелось подозревать в чем-нибудь Катю. Так с нею было здорово, и... Петяша сморщился до того, что в висках заломило. Конечно, ему теперь есть, что терять, и наработанное за время бродячей жизни неверие в бескорыстное доброжелательство к своей персоне должно бы от этого только обостриться. Ан - хрен! Притупился, поистрепался инстинкт самосохранения... - Ты - хоть знаешь, куда она ушла? - дожимал тем временем Димыч. - Кто такая? Где живет? Телефон ее хотя бы?! Только теперь Петяша осознал, что за все проведенное вместе время не удосужился выяснить даже Катиной фамилии. Зачем бы? - Телефон... Телефон она должна была оставить... - Где?! Петяша снова оглядел захламленный стол. Из-под корпуса notebook'а, верно, торчал клок бумаги. - Вот, наверное... ага: один-два-пять, три-пять, ноль-восемь. Димыч, досадливо крякнув, выдернул бумажку из его рук. - Значит, так. Если эта тетрадь была взаправду, то - сам понимаешь. А если, что тоже можно допустить, Борис на самом деле мертв, у меня просто провалы в памяти, а у тебя -галлюцинации по двадцать пять кадров в секунду... Уж и не знаю, что тогда. Ладно, там будет видно. Где ближайшие таксофоны с карточками? Чтоб из твоей квартиры не говорить... - Разве что - на Горьковском. - Ага... - Димыч секунду помедлил. - Тогда подожди, я -скоро. Сейчас проверим, откуда она меня знает. И - знает ли вообще. - Может, не нужно? - нерешительно возразил Петяша. - Она сказала, завтра с утра приедет... - "Сказала"... Мало ли, кто что сказал! Сиди; я сейчас. Откачнувшись от косяка, Димыч шагнул в прихожую. За ним хлопнула дверь. По лестнице дробно защелкали каблуки.
35.
Оставшись наедине с самим собою, Петяша тяжко опустился на тахту. Только этого, блллядь, не хватало... Чтобы еще и Катю подозревать хер знает, в чем... Плохо; плохо и неуютно было Петяше. Вдобавок - никак не проходило ощущение, что в разговоре с Димычем он снова вспоминал о чем-то важном, о чем-то таком, составлявшем, может быть, единственную его надежду хоть на какой-то успех в борьбе с абсолютно непонятным, неведомо на что способным врагом. Сомнений в том, что борьба-таки предстоит, у него уже не оставалось. Какие еще сомнения; ежели все, с ним, Петяшей, происходящее, есть галлюцинации, что тогда вообще реально?! Однако бороться - уж очень не хотелось. А насчет доверия к Кате... Что ж, ошибся - значит, сам себе злобный дурак. Вообще, понятия любви, веры и прочего в том же роде, типа патриотизма, гуманизма-альтруизма или вовсе загадочного "общего блага" давно и хорошо, как нельзя лучше, приспособлены к извлечению из них выгоды. Посему надо ой, надо бы! - все то, что призвано воздействовать на чувства клиента, поверять разумом. Только ведь - лень, да и не всегда это представляется возможным... Приходится иногда кому-то верить и на слово. Хотя бы - тем, кому, вроде, невыгодно желать тебе зла. Эх-ххх... И все-таки: что же ему, Петяше, такого приходило в голову? Ведь, определенно, что-то дельное в мыслях промелькнуло... - Сидишь? - раздался от окна смутно знакомый хриплый голос. Испуганно вскинувшись, Петяша увидел дневного своего знакомца, Туза Колченогого, сидящего на подоконнике и очевидно довольного произведенным эффектом. - Сижу, - раздраженно отвечал он. - Я думал, ты совсем пропал. Или вообще мне почудился. - Эт-ты со зла говоришь, - энергично, юмористически возразил Колченогий. - А фляжка? А портсигар? А костюм? А машинка эта, наконец? Что, до сих пор чудятся? Петяше вовсе не под настроение выходило поддерживать беседу в веселом, шутейном ключе. Он молча взирал на пришельца, давая понять, что с нетерпением ждет продолжения. - Ну, чего ты на меня вызверился? - продолжал Колченогий, которого полное отсутствие ожидаемой, видимо, радости от его появления заметно сбило с толку. - Не мог я с тобой оставаться; не мог! Были к тому причины. А вот сейчас - есть-немножко время и на треп. Давай, спрашивай! Сам же, в конце концов, хотел! Петяша тяжко вздохнул. Хотел... Мало ли, чего он когда хотел! - Не вовремя ты, - со сдержанной досадой пояснил он. - Извини. Ну... как тебя засадили в бутылку - спрашивать, я думаю, бесполезно? Туз Колченогий подозрительно зыркнул на Петяшу, мазнул взглядом, в коем ясно читалось отвращение, по бутылкам из-под шампанского под столом и у тахты. - Эт-точно, - подтвердил он. - А тебе - зачем? - Просто, - якобы соврал, нарочито изобразив "морду ящиком", Петяша. Для интересу. - Ты лучше такими штуками не интересуйся, - посоветовал Колченогий. Спрашивай лучше нормальные вопросы. Петяша поразмыслил. Вот так, запросто, содержательных вопросов в голову не приходило. Х-мммм... А отчего, интересно, этот Туз, раз уж так свободно вещи из ничего создает, безропотно нахальства от него, Петяши, терпит? Из благодарности, что ль? Отчего опасается рассказать, как в бутылку попал? Ну-ка, ну-ка... - А какого хрена тебе возвращаться-то вздумалось? - вовсе грубо осведомился Петяша. - Освободили - и гулял бы себе. По буфету... Туз Колченогий от досады слышно скрипнул зубами, но никаких враждебных действий против Петяши предпринимать не спешил. Ладно... - Хорошо, - продолжал Петяша. - Нормальный вопрос: что ты такое есть? Объясни, если можешь, с точки зрения нормальных же представлений о жизни. Или об этом тебя тоже спрашивать - без толку? - Отчего же. Только - как бы это сказать, чтоб ты понял... Ага. Значит, так: я есть чистая информация, обладающая сознанием, свободой воли и способностью к изменению окружающей среды. Доволен? - Хэ! - возмутился Петяша. - Человек тоже обладает сознанием, свободой воли и способностью к изменению. И информацией его тоже вполне можно обозвать... - Нельзя его информацией обозвать, - мягко, но настойчиво перебил его Колченогий. - Человек - это носитель информации, вроде дискеты вот для такой машинки. А я -информация в чистом виде. Без носителя. Слыхал хохму, будто информация - тоже материальна и имеет, в частности, удельный вес? Так самая-то хохма в том, что она вправду материальна! Представь себе, что она - на своем уровне - существует по тем же принципам, что и любое другое вещество. Состоит из своих, информационных, молекул, которые, в свою очередь, состоят из информационных атомов... Человеку для жизни ее надо совсем чуть-чуть. Если вдруг побольше у кого-нибудь окажется, это обычно называется интуицией: "нутром чую" и так далее. Но ежели вдруг соберется ее столько, чтобы достигла она критической массы, получается не ядерный взрыв, как от разных там обогащенных уранов, а существо вроде меня. То есть, тогда она уже в чистом виде способна существовать и приобретает все потребные для этого качества. Типа свободы воли, способности к обучению и изменению окружающей среды... В общем, все дела. Петяша слушал Туза, не перебивая. То, что излагал рыжий уродливый карлик, было, пожалуй, логично. Однако... - Не слыхал я, однако, чтобы информация могла вот так на носители влиять, - усомнился он вслух. - Вот эти самые портсигар, фляжка... Они информация или носители? Откуда они получились? - От верблюда, - буркнул раздосадованный тупостью собеседника Колченогий. - Они - носители, на которые я записал определенную информацию. Как ты, допустим, можешь засунуть бумагу в принтер и файл с текстом на ней распечатать. Или, скажем, на дискету скопировать этот файл. Дошло? - Ладно, - после некоторой заминки отвечал Петяша. - Механику этой записи я все равно наверняка не пойму. Особенно, если вспомнить, что файл-то с текстом - внешнего облика дискетки уловимо для глаз не меняет... Ну да хрен с ним. Будем считать, что я на этом успокоился. Хот-тя... Оно все - на самом деле так? А то я во всяких критических массах - не шибко... - Нет. Не так. Но ты же сам просил объяснить попонятнее, -ехидно отвечал Туз Колченогий. - Вот и получи-себе аллегорию, причем - невероятно грубую! - Ну, если аллегория, то, безусловно, съест... Хорошо. -мстительно сказал Петяша. - Значица, будем для ясности и дальше той же аллегорией пользоваться. Теперь скажи: отчего ты все же вернулся? Неужто - из чувства благодарности? Вполне ведь мог про меня забыть, и я бы даже не сильно обижался... Значит, следующий вопрос в окончательном виде таков: чего тебе, такой вот обладающей свободой воли, способностью к обучению и прочему животноводству информации, от меня нужно? Во взгляде Туза Колченогого появилось нечто новое. Как бы даже не тревога мелькнула в крошечных свинячьих глазках существа из чистой информации, которому он, Петяша, наверняка бы не смог ничем повредить! Чего это он из воды выпрыгивает? - А в благодарность ты, значит, так уж и не веришь? -Колченогий отвел взгляд, сделав вид, будто заинтересован чем-то, происходящим за окном. А згя, батенька, згя. Если б не ты, так бы я и сидел в той бутылке, а это, надо заметить... агхискучное вгемяпговождение. Поразмыслив, Петяша решил, что гость темнит - и, ради пущей чернухи, еще картавит, подлый, под Ленина из анекдотов! - но настаивать на этом пока не стал. - Хорошо. Так и запишем: ты мне по гроб жизни благодарен и на любые услуги готов. Тогда ответь: чем ты можешь быть мне полезен? Может, прошлое досконально знаешь? Или будущее способен предсказывать? Или, может, не дай бог, три самых заветных желания выполнишь? - Насчет желаний - ты губу-то не раскатывай. - сердито отвечал Колченогий. - Поглядим еще, как говорится, на твое поведение. А остальное... Прошлое - пожалуйста. Будущее -извини. Откуда мне его знать, если оно и для меня - в будущем? Что я еще могу... Вообще-то я всю жизнь специализировался на развлечениях и роскоши. Это я изобрел, например, моды, химию, азартные игры и компьютеры. Долгоиграющая, доложу тебе, забава; все равно, что выращивать бонсаи... Все разнообразие вариантов любовных влечений и союзов также придумано мной. Кстати, твой случай классический образец одного из первых моих упражнений, х-хе... Еще комедию, танцы, музыку, карусели... - А на кой хер тебе это все в человеческий быт внедрять занадобилось? перебил Петяша, страшно не любивший каруселей - и как раз, в основном, за громкую идиотскую музыку, которая сопровождает катания на оных. Да и замечание о стандартности его чувств, надо сказать, задело за живое... Да и вообще - нечего этому уроду тут шибко-то понт наводить! - А - так. Чтобы было. Ладно, не суть. Спрашивай про важное, а то мне скоро - пора. О чем же таком еще спросить? Пока он не хочет сказать, что ему от меня нужно, просить ни о чем не стоит, решил Петяша. А вот тон сменить - не лишне; авось он от смены стиля общения что-нибудь да выболтает. - Слушай... Я тут, конечно, зря на тебя бочку катил... А почему ты, если вправду много чего можешь, это терпел? - почтительно осведомился Петяша. - Мог бы хоть силу показать. Превратил бы, к примеру, во что-нибудь мерзкое; в сказках ведь - так полагается? А потом - обратно... Для назидания. Колченогий снова сделал вид, что внимательно любуется заоконным пейзажем. - Может, и превращу еще, - со знакомой уже сварливостью ответил он. - А вообще, я же знал, что ты и сам об этом после пожалеешь... Ладно, счастливо тебе оставаться. Я еще загляну. В свое время. Прежде, чем Петяша успел что-либо сказать, Туза Колченогого не стало. Вот только что сидел он на подоконнике во всей своей, ежели можно так выразиться, красе. И вдруг - нету... Даже воздуха не потревожил, машинально отметил Петяша. И тут же в прихожей оглушительно взвизгнул звонок.