- Тогда я, - продолжал Димыч, переведя дух и как бы начиная с красной строки, - стал осторожно выяснять, не ошибся ли номером, и под это дело она мне свою дочь описала. А номер - правильный, можешь не сомневаться. Она, говоришь, сама записывала? Петяша, окаменев от нахлынувшего ужаса, не отвечал. Был бы один - точно ударился бы в тихую истерику. Шибко уж велик соблазн. А на людях неудобно как-то. Держаться приходится... А Димыч, тоже наверняка державший чувства в узде только благодаря обществу друга, хватил коньяку из новой Петяшиной фляжки и, еще раз походя упрекнув товарища в пижонстве, пересказал со слов женщины, с которой беседовал по телефону, как выглядела ее дочь. С каждым новым его словом Петяша все больше укреплялся в уверенности, что - никакой тут ошибки. Даже родинка на правом плече не забыта... И все же... - Димыч, ты не шутишь? - в последнем приступе безумной надежды выдавил он. По глазам Димыча - ясно сделалось видно, что ему очень хочется треснуть Петяшу по уху. - Конечно, шучу, - со спокойным, размеренным раздражением ответил он. - Весело мне, не видишь? Аж усраться можно. Лишенный последнего намека на надежду, Петяша поник плечами. - А дача? - вдруг спросил он. - Катя говорила, родители ее к вечеру с дачи вернутся... - Точно, - помолчав, ответил Димыч. - Дама эта, чтобы скорее разговор закончить, сказала: мы, извините, - полчаса, как с электрички, помыться хотим и отдохнуть... Ну, словом: отваливай, мол, без тебя тошно. Ладно. Пойдем, что ли, кофе сварим наконец, а ты тем временем вспомнишь о ней все, чего вспомнится. Особенно - что странным, удивительным в ней показалось; любые мелочи. Я лично - еще ни разу не видел, чтобы мертвые оживали и разгуливали по городу. Блллин... не начать бы тут бояться темноты!
37.
Солидная доза коньяка, употребленная с кофе "вприкуску", заметно поспособствовала тому, что Петяша начал понемногу отмякать, отогреваться изнутри. Теперь, дабы окончательно прийти в норму, следовало хоть ненадолго отвлечься от результатов Димычевой вылазки. А также забыть опять-таки, хоть на время - о том, что он, Петяша, встретится с Катей не далее, как завтра поутру. Поэтому Петяша решил - хоть через силу, но - чего-нибудь поесть, за едой выслушал Димычев рассказ о безрезультатной слежке его за домом Флейшмана, которую из-за незнакомого женского голоса, ответившего вместо Петяши по телефону, пришлось оставить в самый интересный момент, и сам поведал Димычу о дневном своем приключении и беседах с Тузом Колченогим. Интерес Димыча к его рассказу оказался более чем сдержанным: вероятно, дух из бутылки и появляющиеся из ниоткуда платиновые портсигары были слишком уж литературны, что ли, привычны для разума и неоригинальны, чтобы вот так запросто в них верить - пусть даже портсигар этот можно рассмотреть, пощупать и даже отпробовать, достаточно ли качественно его содержимое. Дослушав до конца, Димыч раздумчиво скривил физиономию, в последний раз затянулся сигарой и с хрустом раздавил бычок в пепельнице. - Хрен его знает, что тебе сказать. Старушки с топорами... Какой-то Достоевский наоборот! А этот Туз Колченогий... Вообще говоря, критическая масса, применительно к информации, -понятие, скорее, философское. А информация, существующая без носителя, с точки зрения физики - вообще полный бред. - Физика, - машинально повторил Петяша. - От трения тела нагреваются, от нагревания - расширяются... а от расширения - лопаются. При чем здесь, вообще, физика? Портсигары с неубывающим содержимым с точки зрения этой самой физики, скажешь, не бред? И вообще! Раз уж она, информация-то, такая крутая - сознанием, понимаешь, обладает, свободой воли... Димыч угрожающе хмыкнул. - Этак мы с тобой сейчас начнем выяснять, что такое сознание. - Зачем выяснять? Уж известно: сознание есть свойство высокоорганизованной материи... - А знамя есть священная воинская херугва. Тогда - что такое "высокоорганизованная материя"? - А высокоорганизованная материя, - Петяша нарочито самодовольно напыжился, - есть всякая материя, наделенная сознанием. Во! Димыч не слишком-то весело усмехнулся. - Понятно. Но, с точки зрения современной физики, информации без носителя не может существовать. Даже в виде абстрактного понятия. Это, скорее, - к каким-нибудь теософам или сайентологам. Они у нас такие, они у нас понятие абсолюта уважают... Петяше вдруг пришла в голову совсем неплохая, ничему особенно не противоречащая мысль. - А может, это просто он так думает, что состоит из чистой информации, без носителя! Может, на самом-то деле носитель у него имеется, только он... не знает об этом. Не воспринимает своего носителя! - Может, и так. Только все равно треп этот нас ни к чему не приведет. Гипотез можно напридумывать, сколько угодно, а толку-то... Как тебе, например: разум есть сложный инстинкт, еще не сформировавшийся окончательно; не помню, кто это таким образом грамотность свою показывал... Так вот: твой Туз Колченогий - никакая не чистая информация, а просто существо, у которого этот сложный инстинкт сформировался-таки до конца. Под это объяснение что угодно подгоняется, любые портсигары, поскольку пределы возможностей разума тоже неизвестны. Как оно, красиво? - Н-ничего, - одобрил Петяша. - Вот именно. Только - хули, выражаясь словами известного анекдота, толку? Все равно мы с ним мало что сможем поделать, если он почему-нибудь вдруг умыслит взять нас за... - Погоди! Димыч, погоди! Вот оно! От неожиданного Петяшина вопля Димыч даже слегка подпрыгнул на табурете. Сбиваясь и заикаясь, Петяша поведал товарищу, как сидел в одиночестве и размышлял, каким образом может, в случае чего, противостоять сильному, опасному и непонятному врагу. И совсем было додумался до чего-то позитивного, но тут он, Димыч, явился и сбил, подлый, с мысли. - А теперь - вспомнил! - торжествующе закончил Петяша. - Как ты про инстинкт помянул, так и вспомнил! Если и остается в такой борьбе хоть малюсенькая надежда, то - только на собственный инстинкт. Волю к жизни, если хочешь. Ты - знаешь, как мне жить приходилось. Совсем без ничего, без всяких точек опоры. С нуля! И - выжил. И даже - неплохо так обустроился... А ведь сколько раз думал: все, конец, сдохну вот под забором... Но нет; не сдох. Хотя никаких сверхгениальных штук не выдумывал и не предпринимал. На инстинкте выезжал, выходит! И помогло! Может, и сейчас выручит - инстинкт-то? Ведь - мощная, должно быть, штука, если звери вообще без всякого разума, на одних инстинктах, живут и вымирать пока не собираются! Димыч помолчал, размышляя. - Не шибко-то я в это верю, - заговорил он, наконец, - но... Короче говоря, ты собираешься, за неимением других возможностей, сидеть на берегу реки и ждать, когда мимо проплывет труп твоего врага, надеясь, что инстинкт самосохранения автоматически в нужный момент продиктует правильный образ действий. Верно я понял? - Ну... В общем, да. Отчего-то Петяше стало жаль, что он затеял этот разговор. Кто, блллин, за язык тянул?.. - Конечно, некоторая мудрость в этом есть, - продолжал Димыч, - но в противовес сей азиатской мудрости существует еще европейская сказка о двух лягушках в крынке со сливками... Тут Петяше еще пуще сделалось не по себе. Вообще, странно: отчего это решающим аргументом нередко становится какая-нибудь хлесткая цитата или изречение? Причем - даже не обязательно относящиеся к делу, а то и вовсе перевранные... Или не такие же точно люди те изречения придумали? Средневековые схоласты предпочитали полагаться на авторитет предшественников, а сейчас вон хотя бы кришнаиты из кожи лезут, впрямую, не стесняясь, доказывают, что по-другому, без авторитетов, вообще никуда... - Что ж, давай, ежели только путь... х-мммм... недеяния тебе не унизителен, - продолжал Димыч. - Я бы все-таки предпочел предпринять что-нибудь разумное. А скажи, ради академического интереса, что тебе сейчас подсказывает твой инст... Вдруг, оборвав почти высказанный вопрос на полуслове, он замер, слегка склонив голову в сторону двери. Петяша тоже прислушался. В наступившей тишине явственно слышен стал негромкий скрежет ключа в замочной скважине.