С прерывистым вздохом Димыч привычно потянулся к "молнии" на штанах. С тринадцати лет он регулярно проделывал это и всякий раз, после кратковременного облегчения, бывал мерзок самому себе. И, надо признаться, подолгу.
Наверное, Петяша с Елкой успели здорово соскучиться друг по другу: силы их иссякли гораздо быстрей, чем обычно. Мир вновь постепенно, точно некий театральный электрик-осветитель не спеша передвинул ползунок реостата и дал на сцену полный свет, обрел привычные очертания. Так же постепенно унялась и дрожь, сотрясавшая Елкино тело. Полежав сколько-то времени неподвижно, Петяша перекатился набок. Елка тут же пристроила голову к нему на плечо. - Ты совершенно не способен понять, что чувствует женщина, - негромко, с легкой хрипотцою в голосе заговорила Елка, словно продолжая прерванную на середине беседу. - Ты вообще не можешь себе представить, что тебя искренне - а не из какой-то немотивированной злонамеренности - считают неправым в чем бы то ни было. Ты живешь одним-единственным днем - то есть, сроком, оставшимся до намеченной - и даже не тобой намеченной! где-то впереди, неподалеку, точки. Наподобие срока получения каких-то очередных денег. И даже не думаешь о том, что кто-то может ощущать время иначе. Ты всегда делаешь то, что твоя левая пятка пожелает, а окружающим предоставляешь выбор: либо смириться с этим либо проваливать на фиг. Тебе плевать, что я почувствовала, увидев тебя с этой малолетней дурочкой. Одни взгляды ваши чего стоили... Сначала, когда я ушла, мне не хотелось тебя больше видеть. Никогда. И сразу же, стоило закрыть за собой дверь, что-то такое важное исчезло... Пропала уверенность в себе, понимаешь? А еще дня через два я поняла, что все равно вернусь к тебе, каков бы ты ни был и что бы для этого ни пришлось вынести. Потому, что без тебя - хуже. Я знаю, что ты после этого наверняка уже не будешь относиться ко мне, как раньше. Может, и вообще перестанешь уважать. И все равно... На глазах ее выступили слезы. Резко отвернувшись, Елка уткнулась лицом в подушку. Петяша перевернулся на живот и ласково положил руку ей на голову. Тогда она, извернувшись под его ладонью, порывисто обняла его и долго, крепко поцеловала. - Ладно уж, - сказал Петяша после того, как губы их разомкнулись. Чего уж теперь-то отношения выяснять... Идем, ежели не лень одеваться, кофе сварим да покурим. А то - Димыч там один... Как; не лень? - Нет. - Елка села на тахте и потянулась за брошенными на пол одежками. - Ну вот; разорвал все, что мог... - Ерунда. Завтра хоть пятьдесят новых блузок тебе купим, - пообещал Петяша. - А что трусиков нет - под юбкой все равно не видать. - Если там хоть от юбки что-нибудь осталось... В чем я по магазинам пойду? И - на какие деньги? Разговор грозил приобрести давно знакомое угрожающее финансовое направление. В голосе Елки уже звучали характерные раздраженные нотки. Ну вот, не успели помириться... Чего это она? - А-а! Ты ж не знаешь... У меня все четыре романа купили. И аванс дали. Там - много. Петяше показалось, что при этих словах во взгляде Елки на миг появилось нечто новое - незнакомое и даже пугающее, но, что бы ни означало сие выражение, оно тут же сменилось вроде бы искренним удивлением и радостью. - Да-а?! Шутишь! С этими словами Елка снова обняла и поцеловала его. - Я знала. Знала, что так и будет, - уже серьезно, однако радостно заговорила она. - Все это, конечно, необычно, н-но... Зачем и писать то, что уже написано до тебя, верно? Здорово, что хоть кто-то из издателей оценил... Слегка обиженный - что ж, его и оценить-то уже нельзя никому? - Петяша изложил Елке историю, начавшуюся с неожиданного телефонного звонка. По ходу действия взгляд Елки делался все более и более удивленным - так, что к концу рассказа удивление переполнило все ее существо. - То есть, ты... Даже не носил им?.. Сами нашли и позвонили?! С запоздалыми испугом и вместе облегчением Петяша отметил, что этот факт заставил Елку напрочь забыть о том, что до получения аванса у него никак не могло иметься денег на восстановление работоспособности телефона. Ну и ладно. Пусть... - Идем кофе пить, - напомнил он. - Да оставь ты свои тряпки; накинь вон - халат. Легко соскочив с тахты, Елка прошлась по комнате, взяла со спинки стула Петяшин махровый халат и уже было совсем собралась надеть его, но внезапно замерла. - Она у тебя тоже в этом халате ходила? - неприятным, напряженным голосом спросила она. Оп-пять - двадцать пять! - Да, ходила! Что теперь - в химчистку нести?! - рявкнул Петяша, охваченный вдруг непонятной яростью, которой тут же сам и устыдился. Одевайся, - уже мягче добавил он. - Идем. К удивлению его, Елка без звука надела халат, запахнулась, завязала пояс, которого - Петяша помнил - хватало как раз на два с половиной оборота вокруг ее талии... А сколько у Кати выходило? При этой мысли Петяшу вдруг - точно поленом по голове шарахнуло: ведь Катя завтра с утра вернется! И - что тогда? Ведь Димыч говорил... Дальше мысль вышла неизмеримо страшнее: А - что, если НЕ ВЕРНЕТСЯ?
Услыхав донесшиеся из комнаты после некоторого затишья шаги и шуршание одежды, Димыч поспешно привел себя в порядок и поглубже упрятал в карман изгвазданный носовой платок. Раньше он, непонятно отчего, принимал интерес, питаемый женщинами к Петяшиной особе, как должное. Теперь интерес этот почему-то раздражал. Вот та же Елка! Насколько помнилось ему, всегда она относилась к безденежному, безработному - бесперспективному вообще - Петяше как-то покровительственно. По-матерински, что ли. Кто б мог вообразить, что она, однажды уйдя и хлопнув дверью, возьмет да вернется, будто побитая собака к хозяину! Взгляд ее, как вошла... это надо было видеть! Впрочем, раздражало не только это. Раздражало вошедшее в привычку отвращение к самому себе (Петяша-то, небось, делает, что хочет и прекрасно с самим собой уживается, без всяких рефлексий!), и пуще того неразъясненность сверхъестественных событий последних дней. Относительно последнего пункта Димыч понял пока только одно: событийно-временные неувязки совсем сбили его с толку. А этот хрен, вместо того, чтоб помочь разобраться, с бабами трахается! Инстинкт самосохранения, видите ли... Воля к жизни... Инстинкт размножения, черт побери! Скрипнула кухонная дверь. - Ты как тут? - спросил вошедший Петяша. - Кофе, случаем, не сварил? Вопрос этот, в другое время, опять-таки, воспринятый бы, как должное, в связи с содержанием изложенных выше размышлений дико разозлил Димыча. - Нет, - почти грубо ответил он. - Чего это ты? Взгляд Петяши сделался озадаченным и даже, как будто, чуточку виноватым. Это помогло Димычу взять себя в руки. - Н-нет, ничего, - проговорил он, отводя взгляд. - Если вы сюда перебираетесь, я пока позвоню кой-кому из комнаты, ладно? Это удивило Петяшу еще больше. - Куда звонить-то; ночь глубокая на дворе! - Ничего, - понемногу успокаиваясь заверил Димыч. - Туда - хоть под утро можно.
40.
Нет, Димыч вовсе не врал, желая остаться в одиночестве, подальше от друга, вызывавшего теперь неприязнь. Он и в самом деле взялся за телефон и, казня себя дураком за то, что не догадался сделать этого раньше, набрал номер старого своего знакомого - Игоря Величко, журналиста, некогда плодотворно сотрудничавшего, в частности, с небезызвестной газеткой под красноречивым названием "Аномалия". На том конце ответили после первого же гудка. - Как здоровье вашей деревянной ноги? - вместо приветствия спросил в трубку Димыч. - У-уо-оу! Возможно, оно - несколько хуже самочувствия вашей деревянной головы... Здравствуйте-здравствуйте, гражданин маршал. Что давно не слыхать было? - Дела, - значительно отвечал Димыч. - Ну, коль раз ты, забросив все дела, звонишь мне, старику, среди ночи... неужто чем по моей части занялся? - Д-да уж. Наклевывается тут кое-чего интересного. Только... к тебе сейчас подъехать - можно? - О чем ты спрашиваешь?! Или мне уже не нужно пить, есть и все остальное? Если у тебя посередь ночи назрела ко мне серьезная беседа, я с этого, определенно, смогу заработать. Верно я понимаю? - Верно. Только - насчет заработков, может, не вдруг... В общем, я сейчас на Съезжинской; минут через двадцать пять до твоей Барочной доберусь. - Давай. В дверь не трезвонь - жена с дитем спят. Входи так - отперто будет. Трубка запищала гудками отбоя. Опустив ее на рычаг, Димыч поправил кобуру под пиджаком (вышло здорово похоже на непристойное почесывание подмышки), заглянул на кухню, суховато простился с Петяшей и Елкой, односложно пресек не шибко-то искренние увещевания на тему ночи на дворе - втроем все одно спать располагаться негде, да и не ко двору выйдет- и покинул квартиру. Надо же - жена, дите... Давненько мы не виделись... На улице, в общем, было спокойно - лишь где-то вдалеке, в районе, похоже, ларьков на углу Блохина, раздавались вопли развлекающихся подростков. В своеобычном ленинбургском мутно-синем темном небе кое-где виднелись крохотные точки звезд. С тоской и вместе омерзением вспоминая яркие огни в черной бездне черноморских курортных небес, Димыч вышел на Пушкарскую, тормознул канареечно-желтый таксомотор, на борту коего было написано что-то о Конюшенной площади, и через пятнадцать минут был у знакомого дома на Барочной. Игорь ждал его на кухне, которая в то же время была и прихожей. При появлении гостя он встал, ловко подпершись костылем, и протянул навстречу широкую, разлапистую - такая и человеку вдвое длиннее ростом вполне подошла бы - ладонь. За два года, что Димыч не видел его, Игорь заметно сдал. Он -низенький, хлипкий с виду, хоть и жиловатый, да еще лишенный левой ноги аж по колено - и раньше не производил на незнакомых особого впечатления, а теперь еще в черных его, густых, курчавых волосьях заметно поприбавилось седины. Неужели ж - женитьба так повлияла? - невольно подумалось Димычу. Кто б мог заподозрить, что калека в очках с толстыми стеклами, так здорово похожий на рано состарившегося гнома, еще лет пять назад был мастером спорта по стендовой стрельбе, не говоря уж о разрядах в дзю-до и рапире! - Здравствуй-здравствуй, молодой и красивый... - Пожав Димычу руку, Игорь легонько ткнул его кулаком в левое плечо. - Чего ствол-то так явно носишь? Или разрешение заимел? Вместо ответа Димыч полез в бумажник и продемонстрировал запаянное в пластик удостоверение. - Фу-ты ну-ты! Кра-со-тааа... - Думаиш, купыл дакумэнт, да-а? Ашибаишься, д-дарагой! Брат ка-дню раждэния п-падарыл! - А-а... Все не соберусь пойти себе такое оформить. То денег нет, то времени... Ладно. Шутить мы тут до утра можем... Раз ты обо мне два года не вспоминал, а потом вдруг прискакал галопом среди ночи, значит, дело важное. Так? - Так. Кофе-то в доме есть? Аль молодая жена запрещает? А то он, сказывают, по последним научным данным, для потенции не шибко пользителен... - Эк бесцеремонна нонешняя молодежь! - с показным возмущенным удивлением протянул Игорь. - Мне бы, старику, обидеться - ведь вправду два года не появлялся, а тут пришел: кофею ему к порогу подавай, да еще намеки строит ехидные... Э-э; ладно уж. Сейчас будет тебе кофе. - Подшагнув к плите, он зажег газ и водрузил на конфорку роскошную мельхиоровую джезву, заранее, как отметил Димыч, заряженную всем необходимым. - Рассказывай пока, с чем явился. Вынув из кармана сигареты, Димыч неспешно закурил - следовало сообразить, с чего удобнее начинать разговор. - Тебе, - заговорил он, выпуская дым, - такая фамилия: Флейшман, Георгий Моисеевич, - не знакома? Игорь сосредоточенно помешал кофе крохотной деревянной мутовкой. - Был такой. Среди прочих. - В связи с чем - был? - Юрист. Выступал несколько раз в суде, в делах "с чертовщиной". Якобы и экстрасенс вдобавок. Я об этом писал. Хочешь, могу материалы показать. - Погоди. Ты - подробнее давай. Что за "дела с чертовщиной"? - Да ерунда; жульничество мелкое. Типа возмещения ущерба, нанесенного соседской бабкой путем наведения порчи. Кончались дела, естественно, ничем, но некоторый гонорарий он с них все равно успевал огребать - в канцеляриях теперь, пока заявление хоть прочитают, может и два и три месяца пройти. И противоположными вариантами он баловался, но уж без жульства: брал на себя юридическую защиту разных "колдунов" в случае, если неудовлетворенная клиентура захочет вдруг с ними судиться. На абонементное обслуживание, так сказать, брал. Как еще из коллегии его до сих пор не попросили... А тебя-то он - с чего столь серьезно заинтересовал? Обещал хорошую девочку приворожить, да надул? Димыч едва заметно поморщился. - С этим я бы и сам разобрался. Дело вот в чем: помнишь Петьку Лукова? Я вас знакомил когда-то; ты еще роман его брал читать. Так вот, у него... Внезапно Димыч замолчал, остановив взгляд на двери в комнаты. В кухню видать, разбуженная голосами и шевелением - заглянула, запахивая халат, сонно протирая глаза, женщина лет тридцати пяти-сорока. Димыч узнал ее сразу. По ноздрям тут же словно бы шибанул мясной, тухловатый запах неопрятного, нечасто подвергающегося мытью тела, на всю жизнь сохранившийся в памяти с того самого, черт знает, какой давности, курортного эпизода. - Это вот - жена моя, Валентина, - пояснил Игорь, а для супруги добавил: - Иди спать. У нас - разговор.