- Знаем мы, как они дверьми ошибаются! С этими словами из комнаты появилась Елка, так и не надевшая на себя ничего - а, может, заслышав звук запираемой двери, успевшая уже раздеться снова. - Иди к нам! - нетерпеливо позвала она. - Тут как раз только тебя не хватает! - Только сначала - неплохо бы в душ, - заметила показавшаяся за ее спиною Катя. - Идея! Сейчас мы его, изменщика... Поволокли! Петяшу разобрал абсолютно идиотский, на его взгляд, смех. Подхваченный и ввергнутый в ванну, под прохладный душ, он все никак не мог остановиться. Смех словно бы вязал по рукам и ногам, лишая воли к сопротивлению - пусть даже шутейному, ради "поддержать игру" - и напрочь забивая все прочие ощущения. Вначале его в четыре руки терли мочалками, затем Катя тоже прыгнула в ванну и сделала воду потеплее, а Елка сказала: - Я сейчас! - и выскользнула в прихожую. Разом утихомирившись, словно бы поняв, что всякие игры хороши в меру, Катя крепко прижалась к стоящему под душем Петяше и поцеловала его - долго, как только можно было задерживать дыхание (вода заливала ноздри и совершенно перекрывала кислород). - Здорово, правда? - спросила она затем, слегка отстранившись. - Ага, - сияя взглядом, подтвердил Петяша. - Понравилась тебе Елка? - Ой, замечательная! - улыбнулась Катя в ответ. - Почему она раньше не приходила? Действительно, почему бы это? - По незнанию, наверное... - с легкой иронией ответил Петяша. - Кстати, куда она удрала? - А-а! Мы, пока тебя не было, решили, что в магазин идти, да еще готовить - времени жалко... Она в "Пиццу-Риф" звонит, обед заказать. Я-то ничего такого не знаю... А она сказала, что у нас праздник сегодня, и цены у них не такие уж дорогие. Интересно, откуда бы это Елке про цены в разных пиццерифах знать? мельком подумал Петяша. - Ты не сердишься? - Нет, конечно, - ласково отвечал он. - Жалею, что сам до этого не додумался. У нас ведь нынче и вправду праздник... Но вдруг в черепушку торкнулась изнутри неуютная, беспокойная мысль. - Катькин... ты вчера - где была? Димыч пробовал тебе звонить, и такое в ответ услышал... Будто ты... Выразительное, живое Катино личико сделалось образцовым воплощением недоумения. Если б взбрело кому на мысль изваять аллегорическую фигуру "Недоумение", наподобие тех, что украшают собой Летний Сад, а на зиму запираются в ящики, столь похожие на известные дачно-сельские строения, лучшей модели ему бы не найти. - Как - "где"... С родителями. Они к вечеру приехали; я еле-еле успела с приборкой. Кстати, и про тебя им рассказала. Они очень с тобой познакомиться хотят - им понравилось, что ты старше, да еще писатель... А он - точно по тому номеру, что я оставляла, звонил? - Ну да. Бумажку взял и... - Я, может, не так записала? Пойдем посмотрим. Тебя это так беспокоит даже страшно... Наскоро вытершись, они отправились в комнату. - Ну-у, - разочарованно протянула вышедшая навстречу Елка. - А меня, значит, одну бросают? - Иди, залезай, мы сейчас вернемся. Ты им сказала, что звонок не работает; стучать надо? Чмокнув ее в щеку, Катя потащила Петяшу в комнату. Листка с номером телефона нигде не обнаружилось. - Наверное, Димыч с собой уволок, - с не шибко-то искренним неудовольствием констатировал Петяша. Катя, приблизившись к нему сзади, обняла его, ощутимо прижалась грудками к спине. Тело ее было теплым, мягким, живым... - А это - важно? Что ему сказали такого? Я, кажется, вообще никаких звонков вчера не помню. И родители у меня - люди вежливые... - Да, в общем, ерунда собачья это все, - резюмировал Петяша, подумав. Идем, устроим Елке подводный массаж, пока она совсем не соскучилась. По дороге в ванную радужное настроение - до самой аж ванной двери затмевала веселая, агрессивная ярость.
Это... Это он, сука, пошутил, что ли, так?! С-сокрррушу!
44.
Водными процедурами забавлялись до самого приезда пиццерифовцев - тем пришлось довольно долго колотиться в дверь, пока стук их сквозь шум воды донесся до ушей счастливой троицы. Накинув на мокрое тело халат, Елка умчалась принимать заказ и оценивать качество его исполнения. Петяша с Катей снова остались вдвоем: Петяша начал - праздник так праздник! - насвежо бриться, а Катя, никогда не видевшая, как оказалось, подобного процесса вживе, с интересом наблюдала за ним, нежась в теплой воде.. С неторопливой тщательностью обрабатывая подбородок стареньким безопасным станочком и следя за ходом операции посредством зеркала, Петяша благодушно обозревал в уме череду нежданных удач. С голоду не помер, денег заработал, тщеславие удовлетворено, и - надо же! - даже с Елкой и Катей все так здорово само собою вышло... Благодать! Может, к морю куда-нибудь теперь втроем махнуть, недельки на две? А что; денег - хватит... Но мысль о деньгах тут же скомкала, смяла в комок все наработавшееся за последние дни благодушие. Пришло на ум, что невиданная удача с деньгами свободно может оказаться первой и последней, снова вспомнился Борис со всеми его странными байками, всплыл на поверхность неприятный, надо сознаться, осадок, оставленный последней беседой с Димычем... А самым неприятным было то, что теперь ему, Петяше, нельзя просто так отмахиваться от возможной таинственной угрозы: теперь он отвечает не только за себя, но и за Катю с Елкой. Если и с ними начнет твориться что-нибудь этакое... М-дааа... Покуда дело касалось только его самого, Петяша с легкостью мог плюнуть на все и всяческие опасности: чему - быть, того - не миновать; коль пошла такая пьянка - режь последний огурец. Лень суетиться, и все тут! А вот ежели опасность через него грозит и близким, любимым людям - не шибко-то тут поплюешься. Вмиг слюна пересохнет. От таких мыслей - внутри, где-то около солнечного сплетения, словно бы возник холодный и тугой сгусток; так бывает, когда с нетерпением ожидаешь развязки некоего важного дела, но сам никак не можешь повлиять на его исход. Кабы, например, спортивным болельщикам в случае проигрыша любимой команды грозило поголовное - здесь же, на стадионе - физическое уничтожение, они бы наверняка как следует прочувствовали, что ощущал в данный момент Петяша. - Что с тобой? - спросила Катя, точно почувствовав Петяшино беспокойство. - Что не так? Но Петяша не отвечал - он, не отрываясь, глядел в зеркало. Там, в глубине, за видавшей виды мутноватой стекляшкой вдруг замаячила чья-то совсем не та физиономия! Отражение дрожало, дробилось: благородное полноватое лицо русского просвещенного барина в пенсне, с клинообразной седой бородкой, возникши на долю секунды, тут же уступало место неопрятной небритой харе в обрамлении черных кудрей, из-под которых сверкали белками разбойничьи, жгучие, безумные глаза. Трудно было разобрать из-за мелькания, но глаза-то как раз, казалось, не менялись вместе со всем прочим - они точно принадлежали попеременно к двум разным лицам. Мельтешня в зеркале создавала впечатление крайней неустойчивости -казалось, вот-вот амплитуда колебаний перейдет за некую границу, и все взлетит, к черту-дьяволу, на воздух...Оба лица были Петяше смутно знакомы, однако все то же дрожание не позволяло вспомнить, откуда. Вспомнилось неожиданно другое: лестничная площадка; тряские, стекающие из глазниц по скулам глаза Бориса; струящаяся из них темная, засасывающая сила; страх... Вот! Это страх помог в тот раз избавиться от наваждения! И тут Петяша вспомнил, где видел лицо "барина". Именно он появлялся перед ним на миг в том лестничном кошмаре и именно ему тогда - вроде бы, хотелось бы надеяться - крепко досталось. Шарахнуло, будто бы, болезного, чем-то не совсем понятным -после того, как он, Петяша, перепугался чуть не до смерти... На сей раз - ведь в прошлый-то все сошло без последствий! - страха почти не было. Разве что, может, вздрогнул Петяша от неожиданности, увидев в зеркале вместо собственной намыленной личности хер знает, что. Вместо страха откуда-то проснулся не свойственный, вообще-то, Петяше исследовательский азарт - тот самый, примитивный, который заставляет маленьких детишек сосредоточенно, не щадя сил, отковыривать утащенными у мамы маникюрными ножницами черепашкин панцирь: что там у такой милой зверушки внутри? Если страх действует на этого типа, - может, он и еще на что-нибудь реагирует? Может, с ним объясниться как-то можно? С этой мыслью Петяша попристальнее сосредоточился на видении в зеркале и принялся как бы подманивать, притягивать его к себе, вызывать на осмысленное общение. Но лица тотчас же замелькали еще шибче, совсем уж слившись в мутном, однородном мареве; мелькнул на мгновение яростный оскал зубов среди черной щетины недельной давности - и тут Петяшу пронзила дикая боль, словно бы кто-то, сидящий внутри его черепа, решил проделать окошко наружу и вонзил в бровь тупое, толстое сверло. Тело разом обмякло, сделалось ватным и непослушным. Едва удерживаясь на ногах, не помня себя от боли и ярости, Петяша автоматически, судорожно ткнул в зеркало, в самую середину мерцающей мути, зажатым в руке бритвенным станком. От резкого движения глаза заволокла темная пелена - но, видимо, лишь на какую-нибудь секунду. Боль немедленно угасла. Перед глазами понемногу развиднелось. Встряхнув головой, чтобы поскорее прийти в себя, и изготовившись сопротивляться до последнего, Петяша увидел в зеркале -всего-то навсего - отражение своего собственного лица, наполовину покрытого подсыхающей мыльной пеной. Поверхность стекла была перечеркнута наискось тонкой, глубокой царапиной. Неужто - станком? Вот это да! Умудриться надо; так - и алмазом сложно сделать... Только сейчас он почувствовал на плечах пальцы Кати - та, стоя в ванне, крепко держала его, точно боясь, как бы не упал. - Что случилось?! Что?! Плохо?! Голос ее, исполненный тревоги, доносился - словно откуда-то издалека. - Да нет, ничего, - через силу ответил Петяша. - Ничего... - Ты же чуть не упал; что с тобой? Что со мной? Как бы самому-то понять, что такое со мной... Оборотившись к Кате, Петяша изо всех сил постарался изобразить бодрую улыбку: - Ничего. Ерунда собачья.