Все. Хватит, пожалуй, валяться.
Подумав так, Петяша открыл глаза.
Вокруг снова была его квартира, укрытая, словно легким, полупрозрачным одеялом, неверным сумраком летней петербургской ночи. Однако ритмичный, громкий стук не прекратился, разве что не был более таким всеобъемлющим — потише стал да утратил целебное действие. И даже наоборот: раздражал он, скорее, в новом своем виде.
— Подойти? — спросила Катя, садясь на тахте и протирая заспанные глаза. — Кто бы это мог быть, посреди ночи… Ты никого не ждешь?
Только теперь до Петяши дошло, что стук доносится из прихожей — стучат в дверь, и притом довольно давно.
— Я сам. Сейчас спрошу.
Подцепив со стула халат, он упруго вскочил на ноги, единым движением сунул руки в рукава и проследовал ко входной двери.
— Кого хрен несет посреди ночи?
Вопрос прозвучал неожиданно весело и бодро — так, что Петяша сам подивился себе. Черт побери, как давно нежданные ночные визиты не вызывали в нем ничего, кроме глухой злобы!
— Меня, — раздался из-за двери голос Димыча. — Открывай, дело срочное, до утра не ждет.
73
Переступив порог Петяшиной квартиры, Димыч вдруг с удивлением обнаружил, что готовности выстрелить в нем нет. Нет, и все тут, хоть смейся хоть плачь. Чудно; ведь, отвечая на вопрос Туза Колченогого, он говорил сущую правду! В такси, по дороге сюда, без конца представлял, как войдет, выхватит где-то раздобытый покойным Игорем «пэ-эм» с загодя досланным в ствол патроном и нажмет на спуск! Поднимаясь по лестнице, прямо-таки сгорал от нетерпения покончить со всем поскорее!..
А вот, поди ж ты…
— Ну заходи, раз срочное, — говорил тем временем Петяша, запахивая халат и затягивая узлом пояс. — Давай сразу на кухню.
— Ты что ж… не ложился еще? — неловко спросил Димыч, которому как-то сразу стало некуда девать руки.
— Ложился, отчего же, — бодро ответил Петяша, прямиком устремляясь туда, где стояла джезва. — Кофе будешь?
— Не похоже что-то, чтобы ты спал…
Димыч готов был треснуть себя кулаком по лбу — такую злобу вызывало собственное замешательство. Едва ли не первый раз в жизни стряслось с ним подобное; раньше главным всегда было — внутренне подготовиться, проиграть в голове все необходимые действия, а дальше все выходило само собой…
А сейчас он просто не знал, что делать!
Так не пойдет. Нужно снова собраться; завестись как-то, что ли…
— Не нужно мне, Петька, кофе, — значительно, с расстановкой сказал он.
— Да ну? — весело удивился Петяша, продолжая колдовать у плиты. — Видать, действительно с чем-то серьезным пришел… Тогда выкладывай, что у тебя приключилось.
Хорошее дело — «выкладывай»… Это же чистое самоубийство — взять сейчас, да все выложить, как есть! Хотя… А почему нет? Пока рассказывать буду, соберусь с мыслями и… Или он первым нападет, тогда будет легче. А если опередит? Нет, не опередит. Не должен. Туз сказал же, что приморил его чем-то.
Злость на себя самого вдруг резко, без предупреждения, обратилась в злость на Петяшу. Да что, в конце концов, тут мямлить?! Это он, Петька, заварил всю эту кашу, и теперь, несмотря ни на что, прекрасно себя ощущает, скотина, пока я эту кашу расхлебываю! К нему смерть его явилась, в метре от него сидит, а он бодр и весел! Н-ну, страус, погоди! Посмотрим, что с тобой станет, когда…
— Приключилось, — все так же веско, размеренно начал Димыч, — следующее…
На протяжении всего Димычева рассказа Петяша попивал сваренный на двоих кофе, покуривал сигару и не сводил с товарища задорного, чуть насмешливого взгляда. Он твердо знал, что затеянный Димычем громоздкий, нелепый и не шибко-то смешной розыгрыш — ничем иным все случившееся просто не могло оказаться — подошел к логическому завершению, и готов был, дослушав расшифровку до конца, с достоинством хмыкнуть, так как ничего более подобные розыгрыши и не заслуживают. В рамки розыгрыша не укладывался разве что демон из бутылки, однако с этим можно было разобраться и после…
Странно было другое: с началом повествования где-то внутри Петяши вновь зазвучал ритмичный, чуть глуховатый стук, точно Димыч вовсе и не прекращал терпеливо барабанить во входную дверь. По мере развития Димычевой байки стук становился все громче, ритм его убыстрялся, пока не пришел в точное соответствие с биениями подстегнутого кофеином пульса, так что в конце концов голова Петяши наполнилась негромким, слитным рокотом. Ощущение от этого, впрочем, не доставляло ни малейшего дискомфорта. Напротив, казалось, будто именно этот стук и сообщает телу необычайную легкую бодрость, а мыслям — кристальную ясность. Рокот словно бы сжимал все Петяшино существо наподобие мощной стальной пружины. Сделалось даже малость страшновато — каких же дел может натворить такая пружина, будучи высвобождена из тисков сжавшего ее звука?