Петяша мог бы просидеть так, наслаждаясь новыми ощущениями, хоть всю ночь напролет, но рассказ оказался не столь длинен.
— Поэтому теперь, — жестко, интонацией ставя жирную точку, сказал Димыч, — я должен…
Петяша вдруг ощутил, как жаркая, веселая ярость переполняет тело.
Значит, розыгрыш? Ладно же! Всякий розыгрыш должен быть достойно завершен адекватной на оный реакцией…
— Не продолжай, человечек, — надменно, ударением словно бы придавая каждому слову особую ценность и вес, сказал он. Одновременно с этим он поднялся на ноги и, приняв как можно более величественную (с этим определением наверняка согласится любой кинорежиссер, хоть единожды поставивший фильм с ужасами и мистикой) позу. — Ты явился убить меня, ничтожный, но вместо этого умрешь сам! И смерть твоя будет ужасна.
С этими словами Петяша картинно поднял руку ладонью вперед, зажав недокуренную сигару меж пальцев, на манер дротика.
Лицо Димыча внезапно исказилось в гримасе непередаваемого ужаса. С грохотом опрокинув табурет, он вскочил; правая рука его змеей скользнула за пазуху…
74
Излагая все, происшедшее с ним с тех пор, как они с Петяшей виделись в последний раз, Димыч изо всех сил старался сохранять хотя бы видимость полного спокойствия. Однако насмешливый взгляд сидевшего перед ним чудовища в образе человека не оставлял никаких сомнений: «личинка» откровенно развлекалась, наблюдая за развитием событий.
А, может, вовсе, лажа все? — мелькнуло в мозгу. — Может, я просто свихнулся на хрен, а Петька принимает все за шутку?
При этой мысли наработанная решимость едва не поколебалась вновь, но тут Димычу вспомнилось, точно еще раз прозвучав в голове, последнее напутствие Колченогого:
— Что бы ни случилось, помни: «личинка» ничем не отличается с виду от обычного человека, твоего друга Пети Лукова. Не вздумай поддаться колебаниям и выказать слабость в последний момент, любое колебание — смерть!
Подстегнутый этим воспоминанием, он быстро свел рассказ к концу, намереваясь превратить выстрел в эффектную завершающую точку, но «личинка» явно не собиралась оставлять последнее слово за ним.
— Не продолжай, человечек, — звук голоса поднявшегося на ноги и сразу же сделавшегося выше, огромнее самой высокой горы Петяши едва не поверг Димыча на пол. — Ты явился убить меня, ничтожный, но вместо того, умрешь сам! И смерть твоя будет ужасна.
При этих словах сигара в пальцах величественно поднятой Петяшей руки вдруг ожила, замерцала, окуталась кроваво-красным ореолом. Вне себя от страха, Димыч вскочил, с грохотом опрокинув табурет, выхватил пистолет и нажал на спуск.
Вспышка ударила по глазам, затем, через невыносимо долгое, точно в замедленной съемке, время ушей достиг и звук выстрела. Димыч отчетливо знал, что не промахнулся, однако самого-то интересного — то бишь, плодов всех своих стараний — он так и не увидел.
Все вокруг внезапно исчезло, растворившись в непроглядной, дегтярно-густой тьме.
Открыв глаза, Петяша обнаружил, что лежит на полу, причем голова его вот-вот брызнет, разлетится на мелкие ошметки, не выдержав нажима распирающей ее изнутри боли. Перед глазами плыли радужные полупрозрачные круги, как бывает, если, подняв взгляд к солнцу, поплотнее зажмуриться. Вдобавок, атмосферу кухни переполняла давно и прочно — с армейской службы еще — позабытая вонь пороховых газов.
— Что кс тобой? — тревожно спросила, присев подле него на корточки, Катя.
Петяша поморщился.
— П… пациент скорее жив, чем мертв… Что это, вообще, было?
Катя неожиданно всхлипнула; в уголке ее глаза выступила крупная слезища.
— Что значит «что»? Он же хотел тебя убить, он в тебя стрелял! Ты ранен? Лежи-лежи..
Но Петяша собрался с духом и сел на полу, сморщившись от вызванного резким движением всплеска боли.
— Димыч?! Убить? Меня?
Последовал еще один всхлип. Катя кивнула.
Ни хрена себе, шуточки…
По полу отчетливо тянуло прохладным по ночному времени сквознячком. Петяша оглянулся. В оконном стекле зияла огромная, крайне неаккуратного из-за торчащих зубьями осколков вида, дыра.