Присутствие телевизора в доме шло вразрез со всеми принципами и убеждениями доцента Маркова. Однако сей вредоносный предмет, здорово подержанный, был получен госпожой Марковой в подарок — муж подруги ее матери владел чем-то наподобие небольшого ателье по ремонту электроприборов. Ряд политических соображений (в конце концов, теща просто была женщиной невредной) вынудил Николая Ивановича поступиться принципами…
Здесь мысль слегка затормозила. Отчего-то слегка — неприятно — закружилась голова. И только теперь Петяша вспомнил, что уже давно — и не на шутку — хочет жрать.
Да что же там Катерина из ванной не выходит? Сколько ждать-то; ужинать пора! Живот от голода эпиталамы поет!
Петяша прислушался.
В ванной все так же журчал душ…
…а из кухни, сквозь ор радио, явственно раздался скрип табурета.
Петяша замер.
Эт-то еще что за?..
Неслышно прокравшись к кухне, Петяша прислушался. Внутри все натянулось, точно готовая лопнуть струна — не так давно пережитое давало о себе знать.
За дверью, сквозь оглушительную музыку, раздался кашель.
Петяша окинул взглядом прихожую. Чужой обуви у порога не наблюдалось. Тогда он, дотянувшись до палки от швабры, другой рукою рывком распахнул дверь кухни.
Нет, в кухне вовсе не попивал кофеек каким-нибудь сверхъестественным образом проникший в квартиру жуткий злонамеренный адвокат-парапсихолог Георгий Моисеевич Флейшман.
Не было там ничего непонятного и страшного.
За столом замер от неожиданности над рюмкой добытого из кухонного шкафа коньяку давний Петяшин приятель под названием Володька Бабаков, человек, исключительно приятный в общении, но начисто лишенный вкуса к созиданию, вследствие чего — философ и вместе вечный студент, проживавший в петергофском студгородке без телефона и потому давным-давно снабженный на всякий случай ключом от входной двери.
Внутренности Петяшины, поджавшиеся было от напряжения нервов, начали понемногу расправляться, а легкие, напротив, сократились, из чего вышел облегченный вздох.
Володька, меж тем, с несколько опасливой улыбкой отодвинул от себя рюмку.
— Здоров. Я думал, это ты в ванной плещешься… Кто у тебя там?
Мягкая, прохладная слабость облегчения, ласково надавив на плечи и под колени, заставила Петяшу опуститься на табурет.
— Здоров. Я провизии промыслить ходил.
— Шикарно живешь, — одобрительно заметил Володька, кивая на коньяк. — А в общагах слухи о тебе ходят. Сначала говорили, что помер, и как бы, не от голоду, а потом, что книгу издал и даже какую-то премию за это огреб. Может, хоть последнее правда? Тогда, экземпляр с тебя!
— Отчасти. Книга, обещали, вскорости будет. А уж премии там, не премии… Бельмондо — это как получится.
— Заплатят хоть?
— Аванс дали.
— Давай, ты мне тогда и долг отдашь. А то сижу там у себя, без денег, на одной картошке…
— Давай, отдам. Поставь пока кофе вариться. Сырье — там, в прихожей, в пакете. Воду сам найдешь.
С этими словами Петяша быстро, пока Володька не успел запротестовать против впряжения его в общественно-полезный труд на благо прогрессивного человечества, пошел в комнату. Там он выдвинул ящик стола, где Димыч, как помнилось, должен был оставить полученные в издательстве деньги.
В ящике, поверх стопки купюр, лежала записка.
Коря себя за забывчивость — о записке ведь Катя тоже, помнится, передавала — Петяша развернул сложенный вдвое листок.
«Должен идти. Когда появлюсь, не знаю. Без меня ничего не предпринимай, постарайся из дому без нужды не выходить и не пускай никого. Приеду — объясню. Д.»
24
Петяша перечел послание еще раз, но от этого оно не сделалось вразумительнее.
Куда мог так внезапно исчезнуть Димыч, от которого, кстати сказать, уже уйму времени ни слуху, ни духу? Может, предполагается, что ему, Петяше, это известно, а записка была оставлена как раз на случай синдрома абстинентной амнезии? Чтобы наверняка донести хоть минимум информации…
Похоже на то.
А почему — из дому не выходить? Что такого страшного может случиться от этого?
Хотя — страшное-то именно случилось, стоило только за продуктами нос высунуть…
Выходит, Димыч что-то такое знал или предполагал? С чего, опять-таки? С каких, так сказать, этих самых?
А — что значит: «в дом никого не пускай»? Вот Вовка приехал… Что ж, на улицу его гнать? Ведь полгода не виделись!