— Она потеряла зрение совсем недавно из-за осложнения. Надеюсь, вы подружитесь. — Женщина снова улыбнулась и тихонько прикоснулась к моей руке.
— А чем мы будем заниматься?
— Учиться читать и писать. Любить и дружить. Осваивать профессию. Жить полноценной жизнью.
— А здесь все слепые?
— Во-первых, не слепые, а незрячие. Во-вторых, у нас есть слабозрячие. Но надо понимать, что смотреть и видеть — разные вещи. Многим зрячим нужен поводырь. Ты поймешь это со временем.
Пансионат встретил меня разноголосьем. Звучала музыка, смех, говор. Я очень боялась, что здесь будет такая же гнетущая тишина, как у меня дома последние месяцы, когда все ходили на цыпочках и говорили шепотом.
— Новенькая приехала! — услышала я приятный мужской голос. И почувствовала, как нас с Марией Александровной обступают обитатели пансионата.
Я вслушивалась в голоса: низкие, высокие, глубокие, писклявые и удивлялась про себя. Я даже представить себе не могла, что голоса имеют столько оттенков. Ведь мы как оцениваем друг друга? По внешности, по одежде. А когда этого всего не видно? Вот здесь-то и выходят на первый план голос, запах и прикосновения.
Я с удивлением обнаружила, что существует множество оттенков голосов и узнать о человеке можно по тому, что он говорит и делает. Зрячих людей отвлекают внешние атрибуты. Ведь информация на девяносто процентов воспринимается зрением. А если это окошко закрылось, то открываются новые. Я заметила, что стала лучше слышать и острее чувствовать. Одежду воспринимала уже не по цвету и фасону, а по качеству материала. Эта юбка из искусственной кожи холодная и скользкая, а эта, из шерсти, жесткая и теплая. А шелковая кофточка настолько приятная на ощупь, что ее хочется гладить руками.
Мне очень нравилось в пансионате. Может, потому, что я влюбилась? Его звали Игорем. У него был удивительный бархатный голос и теплые мягкие руки. А пахло от него почему-то морем. Он прибил нам с соседкой полочку, а мы угостили его чаем. Когда он слегка касался меня, хотелось продлить этот миг. Когда он собирался уходить, мне не хотелось его отпускать. Потом я научилась чувствовать, есть он в помещении или нет. Слышала его, даже если он молчал.
Жизнь моя в этом пансионате была очень насыщенной и интересной. Появилось много друзей. Таких же, как я. Это очень важно. Им не нужно было объяснять свои проблемы. У них были аналогичные, и мы сообща пытались их решать. Читать без помощи глаз — руками. Делать массаж. Готовить, стирать, убирать. Ориентироваться в пространстве и даже танцевать. Звучит музыка, которую ты ощущаешь каждой клеточкой, и твое тело движется в такт этой музыке. Ты ничего не видишь, и кажется, будто паришь в пространстве. А во время медленного танца становишься частью партнера. Медленно движешься под чарующие звуки. Особенно мне нравилось танцевать с Игорем. Его теплые руки казались такими надежными и родными. Из его объятий не хотелось освобождаться. И когда заканчивалась музыка, я ждала, что мелодия зазвучит вновь.
Игорь потерял зрение в подростковом возрасте, но страдал до сих пор, хотя ему уже минуло двадцать.
— Мариша, какие у тебя глаза? — спрашивал он. И я понимала, что значит «мужчина любит глазами». Для него важно было хотя бы представлять мой образ.
Иногда мы играли в игру. Я рассказывала, каким представляю его, а он «рисовал» меня. Многое не совпадало. Он представлял меня голубоглазой блондинкой, а я была смуглой черноглазой брюнеткой. Я думала, что он светленький, а он, оказывается, был темненьким. Но в том, что мы любили друг друга, мы не ошибались.
Помню, я стояла на кухне, жарила яичницу и пела. Масло весело шкварчало на сковородке, из открытого окна доносилось щебетание птиц, и я, пританцовывая, напевала свою мелодию. Вдруг почувствовала, что в кухне есть кто-то еще и этот кто-то наблюдает за мной. Я замерла.
— Доченька моя, — услышала я родной мамин голос и тут же утонула в ее объятиях.
— Мам, ты чего приехала?
— У меня все сердце изболелось, как ты тут без меня. А ты песни поешь…
— Мамочка, у меня все хорошо.
— Мариночка, я была у профессора. Он сказал, что если глаза реагируют на свет, то еще не все потеряно и можно рискнуть сделать операцию.
— Мы уже один раз рискнули, — ответила я резко. Одно только воспоминание об операции приводило меня в ужас.