На работе мы живо обсуждали Машины письма.
— А она хотела в чужой монастырь со своим уставом? — Начальник цеха нервно закурил.
— Улыбочки ей не нравятся, а сорок сортов колбасы в супермаркете нравятся?
— А при чем здесь колбаса?
— А при том, что не надо путать загранпоездку с эмиграцией. На Урале ей не нравится, в Киеве ей тесно, а в Америке, видишь ли, улыбочки не те. — Наш главный закройщик разгорячился.
— А я все про мечты думаю, если бы они сбывались, — загадочно произнесла Светочка.
— Был такой фильм, где человек заходит в специальную комнату, а выходит оттуда с уже осуществившейся мечтой. Так вот, там показательный момент есть: парень заходит и говорит: «Хочу, чтобы мой брат выздоровел», а выходит… богатым человеком. Просто мы не всегда знаем, о чем мечтаем на самом деле.
— Да все мы мечтаем о богатстве, только где его столько взять-то, чтобы всем хватило? — вздохнула Светочка.
— Маша мечтала о Голливуде, — напомнила я.
— И так всегда, одним — все, другим — ничего, — подвела итог вечно молчаливая техничка Зина.
— Не одним все, а каждому — свое, — важно сказал начальник цеха.
Это точно. Модницы приходят у нас наряжаться, а что мы видим, кроме рулонов тканей да стрекота машин? Сегодня кардиганы, завтра сарафаны. Этой нужно декольте поглубже, а той вместо короткой юбки широкий пояс. Сидим весь день, создаем наряды для повзрослевших девочек, а Машка вырвалась — по авеню теперь разгуливает.
Неожиданно Маша позвонила.
— Томочка, милая, привет, как ты, что хорошего? — сыпала она вопросами.
— Господи, ты откуда?
— Откуда, откуда. Из Голливуда…
— Так что? Мечты сбываются?
— Да, увы, мечты сбываются…
— Да что с тобой? Можешь толком объяснить, что случилось? — Меня испугал ее трагический голос. — Что ты там делаешь? В кино снимаешься?
— Ага. В фильме ужасов. Мы тут играем русских. У нас в доме занавесочки в горошек висят. На столе самовар стоит, а по стенам ложки деревянные развешаны. Да и я уже на матрешку смахиваю. Американцы к нам в гости приходят — умиляются: так вот они какие, русские. Томка, ты не представляешь, как здесь тяжело. У меня просто крыша едет. В нашем доме нет ни одного ребенка, потому что одни геи да лесбиянки живут. Они по утрам своих собак выгуливают. Поговорить по душам не с кем. Ты не поверишь, мне по ночам наша деревня снится. Я только сейчас поняла, что там все настоящее было. А тут как будто в плохом фильме снимаюсь и чужую роль играю. И ничего с этим поделать не могу. Невозможно ни сеанс остановить, ни из сюжета выпрыгнуть.
— Ой, Маш, подожди, у меня на кухне борщ варится, сейчас выключу. — И я побежала на кухню.
— Томка, как я хочу борща, — застонала Маша из Америки. — Здесь же вся еда быстрая. Берешь готовый гамбургер или пиццу, разогреваешь и глотаешь. Потом запиваешь все это колой и — будь здоров. То ли дело наши пельмени…
— Ты еще про валенки вспомни. — Я пыталась шутить.
— Да у них же даже снега нет. И бани тоже нет. И мечтать они не умеют, только планировать. Ни плакать, ни напиваться, ни бунтовать, ничего-то эти американцы не умеют толком. Чуть что, сразу бегут к своему психоаналитику: «Ой, Джон, я вчера фильм смотрел и заплакал, это нормально?» «Нормально, — отвечает Джон. — Это значит, ты умеешь чувствовать и переживать. С тебя пятьдесят баксов за консультацию».
— Да что ты все заладила про этих американцев? Расскажи, как ты? С кем ты?
— Томочка, у нас сейчас три часа ночи. А мне вдруг так захотелось услышать родную речь, что аж комок в горле. У меня организм уже отказывается воспринимать английский. Видно, какая-то плата в мозгу перегорела. Муж таксистом работает, целые сутки баранку крутит. А приходит — валится на диван, смотрит в потолок и молчит. В Союзе бы я к любой соседке за солью пошла да весь вечер с ней и проговорила бы. Всегда ведь тема найдется. А тут…
Она надолго замолчала.
— Слушай, Том, пришли мне письмо, — тихонько попросила она. — Я понимаю, что нет времени писать. Ну хотя бы вырезки из газет положи или просто пошли чистый лист бумаги. Хоть какая-то весточка с родины. — Она заплакала.
А я стояла и слушала, как по ту сторону океана всхлипывает просто Маша — девушка, у которой сбылась мечта.
РЕПОРТАЖ С ЛЕЗВИЕМ У ВЕНЫ
— В 12.30 конференция по суициду, кто пойдет? — спросила Мила, доставая выползающий из факса пресс-релиз.
Журналисты кисло переглянулись. Тратить полдня из-за пары строчек в информационную колонку никто не хотел.
— Будут международные эксперты. По окончании — фуршет, — добавила Мила и уставилась на нас в ожидании добровольца.