— Мы считали себя культурой, которая многого достигла, — произносит она вслух.
Уилер слышит эту фразу, но не спешит уточнять. Судя по её виду, она довольна ответом. Она разворачивается и продолжает шагать вверх; Морено следует за ней.
Проход делает ещё несколько поворотов, образуя неровную ломаную линию. Морено больше не делает записей. К тому моменту, когда они добираются до верха, её колени уже готовы взорваться.
Моргая, они выходят на свет, на слегка скошенное плато, омываемое дождём и обдуваемое ветрами. Верхняя грань монолита тоже покрыта крохотными значками-надгробиями. До краёв камня довольно далеко, но они никак не отмечены — тёмно-серая поверхность просто обрывается, горизонта за ней не видно. От этого у Морено кружится голова, особенно с учётом того, что поверхность наклонена в одну сторону, а покрытый значками базальт стал скользким от дождя и намокает всё сильнее.
Поблизости под навесом сгрудились массивные модули Фондовского научного оборудования во всепогодном исполнении. Стоит стол, на нём — видавший виды терминал. Сейчас он выключен. Чуть подальше — дизельный генератор.
Уилер не глядит на оборудование и направляется в другую сторону, не глядя на Морено. Она смотрит на небо и поигрывает зажигалкой, хотя ничего и не пытается зажечь. На самом деле зажигалка — крохотная пропановая горелка для поджига газовых плит, предсмертный подарок матери. Уилер этого уже не помнит.
Морено некоторое время ждёт, прижимает руки к груди, пытаясь согреться, и постепенно промокает. Она не идёт под навес, потому что туда не пошла Уилер. Она чувствует, что сейчас что-то произойдёт. Обычно Уилер ведёт себя уравновешенно и не выдаёт своих эмоций, но сейчас она кажется насторожённой, даже немного на взводе. Уилер пристально глядит на огонёк зажигалки и избегает смотреть Морено в глаза, как будто не хочет переходить к следующему пункту повестки дня. Что бы это могло быть? Вводная лекция? Инициация? Неуставщина?
И что она там говорила насчёт перехода к сути вопроса?
— Это памятник, — заявляет Морено.
— Хмх.
Уилер щелчком закрывает зажигалку и отправляет её в карман. Морено удалось произвести на неё впечатление. Хотя и не слишком сильное.
— Правильно. Хотя конечно, я это сказала почти открытым текстом, когда упомянула про надгробия…
— Сколько на свете было антимеметических войн?
Теперь её проняло.
— Блин. Хотела, называется, понагнетать. Тебе кто-то сказал? Читала карточку?
— Гм, нет. Серьёзно, я никогда раньше не видела этого места, — отвечает Морено, старательно разглядывая носки своей обуви. — Просто старалась догадаться.
— У тебя пристыжённый вид, — говорит Уилер. — Тебе стыдно, что ты дошла до верного ответа на полчаса раньше, чем я ожидала, и тем выставила меня в дурном свете. Так? Эли, посмотри на меня.
Та смотрит.
— Продолжай действовать с той же эффективностью. Не сбавляй темпа ни ради меня, ни ради кого другого. Это важно.
— А расскажете мне, зачем мы здесь? — спрашивает Морено, надеясь, что больше об этом спрашивать не придётся. А в её мозгу набирает обороты смертельная цепь логических построений.
— Проблема в том, — начинает Уилер, — что все до единого люди на свете, которым доступны качественные мнестики, работают здесь и под моим началом. А в отделе отчаянно не хватает людей. Если считать нас двоих, то в отделе сорок человек, а сорок пар глаз — это слишком мало. За всем миром не уследить. Та его доля, на которую люди даже толком не посмотрели, возмутительно высока. А это создаёт невероятные помехи для всех видов антимеметических исследований. Антимеметическая биология, антимеметическая палеонтология, антимеметическая космология, антимеметическая археология… Эти дисциплины, все до одной, практически не развиты. Они буксуют.
— Но всё же мы видели города этой культуры. Один или два сохранились. Нам просто фартануло их найти. Исследователь отдела уходит в отпуск, едет по Неваде, пока доза ещё действует… видит что-то на горизонте. Такого сорта везение. Города лежат в руинах и покрыты сильным антимеметическим воздействием, из-за которого даже нам почти невозможно их изучать. Простые и крупные вещи, вроде этого камня, сохранились лучше, но даже так… Мы считаем, что этот камень — одна из последних вещей, которые они сделали, прежде чем кануть в Лету.
— Это были люди. Вероятно, гораздо более продвинутые в технологическом плане, чем мы. Они жили десятки тысяч лет назад, если не сотни, нельзя сказать наверняка. Сложно понять, что же на самом деле с ними произошло, потому что весь их культурный мемокомплекс был необратимо поражён. Их фундаментальные культурные концепции, всё то, что они творили, что ценили и отстаивали, больше нельзя узнать и нельзя распространить.