Ко второму году он до такой степени продвинулся в разработке и сооружении машины, что понял, что её невозможно будет построить. Теория слишком сильно расходилась с практикой. Эксперименты шли пугающе не по плану, что указывало на фундаментальные ошибочные подходы в архитектуре. Его машина не сможет и не будет делать то, для чего её конструировали. Он выбросил все наброски. Нужен был иной подход. (на задней стороне его сетчатки болтается распятый силуэт, тонет в узких жёлтых лучах сфокусированного света, тянет кислород из его кровеносной системы и бросается крохотными мыслями в ответ. Силуэт сходит с ума от страха и отвращения, но он гораздо крепче, чем кажется самому себе, и он приспосабливается. «Это ты» — с трудом булькает человечек. «Нет усилителя. Ты и есть усилитель.»)
Он секвенировал собственный генетический код и провёл его инженерный анализ. Он создал системы жизнеобеспечения и перестроил внутреннюю часть бункера — как и было задумано изначально, хоть и не до такой степени. Он улучшал структуру своей физиологии — постепенно, год за годом — до тех пор, пока размеры и сложность его мозга не позволили ему мыслить монументальные, радикальные, сложные мысли, не поддающиеся упрощению.
(«Так почему ты не стал?» — спрашивает кроха. «Ты же мог в любой момент открыть бункер. Чего ты ждал?»)
Как-то раз, странствуя по человеческому пространству идей, он увидал себя. Он создал примитивное меметическое описание себя самого, очистил от посторонних примесей, сфокусировал, построил немного догадок, и вот оно: комплекс сверкающих огней в форме человека посреди роя похожих людей, живых и мёртвых, настоящих и вымышленных. Видеть себя в общем порядке, с такой возвышенной перспективы — захватывающее переживание, способное отрезвить любого. Он был крохотным. Он помахал. Он помахал в ответ.
И когда он увидел себя, он наконец осознал, кто он такой и в чём его роль. Он — безумный технический гений, сумасшедший изобретатель, тот, кто на практике воплотит абсолютное оружие. Но направлять это оружие будет не он. Искры той базовой идеи, которую требовалось усилить, не было в его голове и не было в этом бункере. С математической точки зрения — и не могло быть. Не так всё было устроено. Искру должен был предоставить кто-то ещё.
(Кроха перестаёт дёргаться. С усилием он поворачивает голову налево, потом направо. Он видит, что рядом с ним на сетчатке есть и другие, более старые силуэты, уже почти слившиеся с мембраной, не могущие больше жить или мыслить самостоятельно. Это его изрядно тревожит. «…Но кто?» — спрашивает он.)
Не дёргайся.
(Мозг крохи взрывается, как подетальная схема.)
Вот лес.
Вот красивый, большой дом в лесу, вот сад за домом, вот окружённый высокими хвойными деревьями, аккуратно подстриженный газон. На газоне неровным кругом расставлены кресла, и где-то двадцать пять человек сидят или стоят с напитками или бургерами в руках. К обильно дымящемуся мангалу выстроилась очередь. День прекрасен в превосходной степени, и совершенно ничего ужасного не происходит.
Адам Уилер знает, что с ним что-то не в порядке, раз он не может не отторгать такую сцену. Всё слишком внезапно и слишком приятно, чтобы быть реальным. Он как будто в порядке, чист и здоров. От осознания того, что рука снова на месте, он хватает ртом воздух и с трудом сдерживается от слёз.
К нему подходит некто и тянет руку для пожатия.
— Вы, наверное, Адам. Рад видеть. Барт Хьюз.
Для своих пятидесяти Хьюз выглядит очень моложаво. Он тощий, невысокого роста, с гривой седеющих волос, на носу — толстые очки в увесистой оправе. Уилер почти бездумно жмёт его руку; в другой руке тот держит бутылку пива.
— Я работаю в Фонде, — говорит он. — Само собой. Архитектура содержания, биомеметика, и ещё всяких мелочей до чёртиков.
— Хьюз, — повторяет за ним Уилер. — Я вас… я вас искал.
— Нашли, — отвечает Хьюз. — Это вы молодец.
— … Что это такое?
— Я и не думал, что вы вспомните. В этих обстоятельствах мы и познакомились. В первый раз, я имею в виду. Шапочно. Максимум десятью словами перемолвились, я ни одно из них не помню. Я и вас-то едва помню, уж без обид. Но шашлык я помню, и уж совершенно точно помню, что встретил вас у мангала. Так что я решил, что раз уж нам с вами необходимо переговорить, такое окружение вполне устроит нас обоих.
Уилер не помнит ни этого места, ни кого-либо из людей.
— Это всё ваши воспоминания?
— Ага. Пойдём, есть разговор.
Хьюз ведёт Уилера на другую сторону газона и выбирает пару кресел на солнцепёке. Он садится, жестом приглашает Уилера сесть напротив. Уилер с тяжёлым сердцем усаживается. Хьюз опирается локтями на колени и собирается с мыслями, прежде чем начать.