Он берёт паузу.
— И, помимо отдела ноосферики, — говорит он — никто, ни один человек не в курсе об этих … кражах. Даже сотрудники отдела, который совершил это открытие, не могут вспомнить, что именно происходило в пропавшее время. И никто не может войти в пропавшее пространство. Сама по себе дыра в реальности едва доступна восприятию. Чем она и является — шокирующая, ослепительная пустота. Неведомое неизвестное.
— Мы узнали … выдвинули осторожную гипотезу… что от трёх до четырёх лет назад в нашу реальность вторглась невообразимая аномалия. И, через какое-то время она ушла, забрав с собой всё это пространство, время и людей. Мы не знаем, чем она являлась и что делала. Мы пытались разузнать, но истина ускользает от лучших специалистов по ноосферике. Вопрос огрызается, будто не хочет получить на себя ответа. И мы не знаем, почему аномалия ушла, хотя эксперты говорят, что в царстве концепций остались свидетельства — следы — того, что могло быть конфликтом. А издалека нам светит громадная новая звезда.
Он медлит.
— Даже я не помню случившегося, — продолжает он уже тихим голосом. — А это лично мне кажется … крайне тревожным. Потому что это новейшая история. Как и все из ныне живущих, я должен был это испытать на себе. В каком-то роде я должен был это пережить.
— Во всём этом нам ясно как минимум одно: люди могут забыть что угодно, и что угодно оставить позади. Цивилизации могут вернуться к «норме» после чего угодно.
Некоторое время он сидит, размышляет и смотрит в пустоту. Какое-то время его тревожит мысль, что он на самом деле знает правду и нет никакой аномалии, которая скрывает от него истину. Что это всё — лишь отрицание. Но этого он вслух не произнесёт, даже здесь.
Он говорит:
— И мне любопытно, какую роль во всём этом сыграл Фонд? Стали ли мы свидетелями этой аномалии? Были ли мы теми, кто её победил? Дали ли мы отпор? Вели переговоры? Были соучастниками?
— Здесь и сейчас мы есть. В целости и сохранности. Мы вернулись. Чему мы этим обязаны? Может, мы бежали или спрятались?
— Заслуживаем ли мы возвращения? Имеем ли такое право? Мы не выполнили задачу, которую взяли на себя. Этих людей не стало, и бессмысленно притворяться, что они не мертвы. Наш провал на несколько порядков сильнее, чем когда-либо раньше. Несмотря на это, мы сохранили секретность и человечество в целом о нас не знает. А значит, за пределами Фонда никто не обвинит нас в результатах нашего действия или бездействия. Если вчерашнее заседание Совета О5 хоть сколько-либо показательно, мы сами себя никогда не обвиним.
— Что стало с этими людьми? С моими людьми. Где они? Не бывает просто мёртвых, нельзя быть всего лишь пассивно мёртвым. Смерть причиняют.
SCP-055 не может ему ответить.
— Так было, — снова повышает он голос. — И мы себе говорим: «не допустим повторения». Потом проходит сто лет. И оно повторяется. А мы допускаем.
— В прошлый раз. В тот раз, что был перед этим, в тот, который никто из нас не помнит, в тот раз, о котором не осталось никаких свидетельств вообще, но сейчас я понимаю, что тот раз должен был быть. Тогда мы сказали себе и друг другу: «надо стараться лучше». Что мы с тех пор начали делать иначе, и почему у нас не вышло?
— Чем должен быть Фонд? Где должен быть Фонд, и как далеко это место от того, где мы сейчас? Оно хотя бы видно на горизонте?
— Или мы там, где надо?
Он не знает.
Выходя из камеры содержания, он понимает, что даже не вспомнит этих вопросов.
Непосредственное наблюдение губительно для вида, к которому принадлежит Нема. Её мать погибла, когда Нема была ещё совсем молодой — исследователь Фонда сфотографировал её морду со вспышкой, крупным планом. Фонд считает, что её вид вымер, был погублен бесплодием и болезнями в результате чрезмерных исследований самого Фонда.
Но они не вымерли. Кое-кто адаптировался. Они мигрировали через океаны и на сушу. Отрастили более толстые антимеметические панцири.
Нема — взрослая самка C. gigantes, четвероногое с сильно вытянутым телом, почти километр в холке. Когда кортеж О5-8 выезжает из Зоны 19, она стоит у ограждения Зоны, сжимая в пасти изломанного метапаука. Ни саму Зону, ни кортеж она воспринять не в силах, как не в силах и любой человек из Фонда воспринять её. Счесть их живущими в одном и том же мире можно лишь с натяжкой.
Паук — двухсотметровая груда лап, глаз и хитина. Тонкие конечности свисают по обе стороны пасти Немы. Паук беспомощно содрогается. Не выбраться. Это был последний. Пауков было много, и они были вкусные, но у Тех, Кто Ходит Очень Медленно, весьма разнообразная диета.