Для этих смертей — что ночь, что день.
Есть еще Неназываемые, которые уводят детей в лес. Зачем, правда, непонятно.
Вот и Колдун говорит, что Лесоруб — никакая не смерть, — Лия наморщила лоб, вспоминая слова Колдуна. — Лесоруб— не смерть, — проговорила важно. — Лесоруб— иная жизнь. Только некоторым такая жизнь хуже погибели.
Она плеснула в кружку заварки, залила кипятком.
Смерть — не смерть. Жизнь — не жизнь. Ты совсем меня задурила, чихалка! — признался Птицелов. — Я знаю лишь то, что видел своими глазами. Этот Лесоруб, Лия, был у Плеши. И ты — ты! — ему улыбалась!
Какой ты шумный, Птицелов. Не кричи, а то мне больно внутри. Выпей лучше чаю. И… и уходи. Ночь уже, упыри вышли на охоту.
Ну спасибо, — буркнул Птицелов. Потом встрепенулся: — А может, я… Уходи-уходи, — Лия вымученно улыбнулась. — И папа тебе рад не будет.
Но… я…
Зима идет. Не доживет до зимы. Уйду отсюда.
Ладно. И чаю не попил…
Птицелову сны снились редко. И чаще всего он был им не рад. Лучше бы они не снились вовсе.
Всякий раз Птицелов оказывался в разоренной гвардейцами деревне. Он спешил уйти в лес, но что-то не давало ему это сделать. Он возвращался к могиле и принимался раскапывать ее руками. В голове стучала одна мысль: похоронил мать живой! А ведь положил ее и отца на самое дно! Летели вверх комья земли, ухали ночные птицы, шумел лес. Он копал, копал, копал. Но тел не было — только какой-то мусор: пакеты, мокрый картон, пустые бутылки, объедки, среди которых копошились черви. А потом словно рябь проходила по могиле, Птицелов не успевал ничего понять, как розовая младенческая ручка с тремя похожими на гусеницы пальцами уже сжимала его ладонь…
Но в эту ночь ему приснилось нечто необычное.
Огромное, ярко освещенное помещение. Света столько, что в нем можно потеряться, как в тумане. И отовсюду слышится детский плач. Куда ни поверни голову, куда ни отступи. Ни куда не деться. затем его позвали.
Птицелов!
Силуэт Лии мелькнул в световой дымке и канул в никуда.
Лия!
Дверь вышибли. А ведь он всегда запирал ее на засов! Упыри, подумал Птицелов. Своего ружья v него не водилось, для охоты ему каждый раз одалживал Бошку. Поэтому под матрацем Птицелов держал мясницкий тесак — немного ржавый и чуть-чуть гнутый, но острее бритвы.
Спрыгнул с лежанки, выставил тесак перед собой.
Потом медленно положил тесак на пол, выпрямился. Поднял руки. Дядька Киту целился в него из двустволки. Кривое лицо мутанта было красно и снова как будто собиралось развалиться на половины.
Где она, Птицелов?
ГЛАВА ВТОРАЯ
Вот здесь он ее ждал! — сказал Бошку, тыча корявым пальцем в траву.
Птицелов наклонился, внимательно осмотрел указанное место, но ничего особенного не заметил, только неглубокие отверстия в земле, вроде тех, что оставляют медведки.
Не вижу, — пробормотал Птицелов.
Да вот же, вот! — Бошку присел и стал совать палец в норки медведок. — Его это следы, видишь? На ходулях он, понял?!
И впрямь, — проговорил Киту. — Ямки через весь пустырь тянутся.
Теперь и Птицелов увидел, что «норок» слишком много. Двумя неровными рядами они огибали оплавленный памятник, тянулись вдоль улицы и исчезали в кустарнике, который рос на обширном пустыре, где раньше был оперный театр. Иногда ямки пересекались едва заметными следами босых ног. Эти отпечатки узеньких, почти детских ступней Птицелов узнал сразу.
Убью, гада! — прорычал Киту, взводя кур- к и дедовского дробовика.
Если догонять, то сейчас, — рассудил Бошку. — Не могли они далеко уйти. Думаю, не дальше болот.
Идем, — сказал Птицелов, потирая рукавом лезвие тесака.
Сейчас, — отозвался Бошку. — Только Хлебопека с Колотуном свистну…
Он вставил пальцы в лягушачий свой рот и оглушительно свистнул. Из-под полуобрушенного свода собора вырвалась стая нетопырей, заполошно заметалась в белесых сумерках и потянулась к лесу.
Хлебопек и Колотун появились не сразу. Зевая и почесываясь, подбадривая друг дружку тычками, они вылезли из подвала бывшей парикмахерской, вооруженные, готовые к походу.
Бошку придирчиво оглядел свое воинство: два тесака, два ружья, один лук. Годится.
Куда идем? — осведомился Хлебопек, подслеповато озираясь.
Хлебопек страдал куриной слепотой, но по лесу мог ходить и с закрытыми глазами, знал там каждую травинку.
Вон у него дочку увели, — кивнул Бошку на Киту. — А у него, значит, подружку, — кивок в сторону Птицелова.