- В Сербии и Греции по монастырям ходил с поручениями от нашего Владыки.
- Ну и как там?
- В сербах вера сильна, - начал рассказывать Михаил Анисимович. – А вот Церковь тамошняя слаба.
- Это как?
- А так, что к Причастию без подготовки пускают. Вечером винца выпил, мяса покушал, утром иди, причащайся.
- Да ну! – не поверил Глеб.
- Беседовали мы с местными батюшками, - вздохнул учитель. Они всё оправдываются тем, что паству потерять боятся, мол, католики кругом. А почему ты не спрашиваешь, чего это я в Москву притащился?
Глеб знал, что дядя Миша не любит столицу и называет её не иначе, как «вавилонской блудницей».
- А чего спрашивать, я и так знаю. Тебя ко мне в помощь прислали.
- В патриархии, Глеб, серьёзно озабочены этими убийствами. Считай, что меня назначили твоим напарником, прямо, как в американском кино. Возьмёшь в напарники?
- Я подумаю, - улыбнулся Глеб.
- Договорились. Ну, что, спать? У тебя на антресолях, помнится, раскладушка была.
Он ещё раз проверил заплечный мешок. Молоток, гвозди, моток крепкой шёлковой верёвки – всё на месте.
На пустынной улице сильный ветер гонял капли редкого дождя. «Дул, как всегда октябрь ветрами», – вспомнились слова большевистского поэта.
Ему нравился этот закованный в гранит город. Названный в честь привратника райских ворот, он совершенно не походил на преддверие Рая. Мрачный, серый с нависшими свинцовыми тучами – этакий вертеп грешников, сосуд людских пороков. Хотя Мессир предостерегал, что здесь живут люди сильные духом. Семьдесят пять лет назад город был окружён вражеской армией. Закончилось продовольствие, и жители умирали сотнями каждый день прямо на улицах от голода и холода. Умирали, но не сдавались. И что самое главное, им в этом апокалипсическом кошмаре удавалось оставаться людьми, не превратиться в стадо обезумевших животных. В конце концов, враг отступил, так и не сумев взять город.
Рядом с визгом остановилась полицейская машина. Из салона через полуоткрытое окно на него настороженно смотрел мордатый сержант.
Здешние стражи порядка ему тоже нравились. Они презирали людей, которым должны были служить. С ними было можно договориться или купить. Они так не походили на тех сериальных, которых показывали каждый день по местным телеканалам. Хитрых, но неподкупных. Так не бывает. Хитрость – глупость ума, говорил ещё Платон. А он знал, что говорил, ибо был дешевле истины.
- Куда путь держим? – спросил сержант.
- Домой иду с работы.
- Ни хрена, у тебя работа! Время-то за полночь.
- У меня заказ. Хозяева сказали, пока всё не сделаешь, домой не пойдёшь.
- А где живёшь-то?
- На Дыбенко.
- Ого, далеко забрался! Метро через полчаса закрывают.
- У меня друг на Некрасова живёт. Обещал пустить на ночлег.
Сержант, чья комплекция оказалась под стать физиономии, кряхтя, выбрался из машины.
- Документы.
- Пожалуйста, - он протянул паспорт.
- Рюкзачок свой открой. Запрещённые предметы есть?
- Ну, что вы, какие запрещённые? Вот, смотрите, инструменты.
- Ты плотник что ли? – спросил страж порядка, попеременно заглядывая в паспорт и в рюкзак.
- Плотник, плотник! Причём, самой высшей категории.
- Первый раз вижу плотника с именем Иосиф.
- Я не виноват, что меня так родители назвали, - улыбнулся он, разводя руками.
- Давай, плотник, топай дальше, - протянул ему сержант документы и полез обратно, с трудом протискивая свой толстый живот в салон автомобиля.
- Слышь, Толян, - спросил у водителя, - ты видел где-нибудь еврея-плотника?
- Не-а, - зевнул Толян во весь рот. – Если только в анекдоте.
- Вот и я тоже. Поехали!
Иосиф взглянул на часы. До встречи оставалось пять минут, надо поторопиться.
Он подошёл, когда его «Сейко» показывали ровно половину первого. Но мост был пуст. Раздражаясь, достал мобильник.
- Я уже на месте.
- И я на месте, но вас не вижу.
Иосиф ещё раз огляделся. В этот поздний час вокруг не было ни души.
- Подождите, вы на каком мосту?
- На Итальянском.
- Но договаривались же на Театральном?
- Как на Театральном?
Он на мгновение отнял трубку от лица и сделал глубокий вдох. Сырой октябрьский воздух ворвался в лёгкие.
- Никуда не уходите, я скоро подойду.
Ну да, профессор, он просто не может быть не рассеянным! Мессир учил снисходительно относиться к людским порокам и слабостям. Пока они существуют, мы всегда будем сыты, любил говорить он.