Такое утешение слабо порадовало Игоря.
– Что ты мне рассказываешь, – ответил он Игорю Васильевичу. – Буду на месте, сам посмотрю.
Он не знал, куда они едут, а город в ночное время стал совсем неузнаваемым. Пробок не было – понятно, время уже перевалило за полночь. Игорь поймал себя на мысли, что жалеет о том, что нет пробок, ему хотелось оттянуть начало знакомства с непосредственным действом как можно дальше.
– Блин, сколько раз говорил, не ставь ноги на эту херовину, – сказал Молодой.
Игорь Васильевич, правда, поставил ноги на бандуру, мирно лежащую на полу, из-за чего Игорю казалось, что они едут в катафалке, а бандура – свежий, нераспечатанный гроб с фабрики гробов.
– Ты же ставишь, – резонно отбрехнулся Игорь Васильевич.
Молодой, не убирая подошв брезентовых ботинок с бандуры, пояснил:
– Я знаю куда ставить, а ты – нет. Ее и так колыхает на каждой кочке, как бы не грохнуть.
– А что это вообще такое? – спросил Игорь.
– Да это показания снимать во время допроса, – сказал Молодой.
– Так мы ее за собой потащим, что ли? – спросил Игорь, на секунду потрясенный этим обстоятельством больше, чем предстоящим убийством. – И на какой этаж?
Игорь Васильевич и Молодой радостно заулыбались выражению лица Игоря.
– Нет, – сказал Молодой. – Здесь только данные будут собираться через блютуз, вот от этой вот…
Молодой постучал по какому-то предмету под своим сиденьем, предмет этот Игорь в полумраке «Газели» принял за ведро. Под костяшками пальцев Молодого это и звучало как ведро.
– Он тут останется, – кивнул Игорь Васильевич на Молодого. – Последит и за мейлофоном, и чтобы колеса не сняли.
– Чаще, конечно, таджиков отгонять приходится, – сказал Молодой. – Они теперь как бы парковки организовали на придомовой территории, и если мы паркуемся, то, типа, денег просят.
Масштаб творящейся вокруг глупости стал вырисовываться перед внутренним взором Игоря все более отчетливо. Под впечатлением от него Игорь смолк до конца пути. Пришел в себя, только когда вылез на мороз через распахнутые Филом задние двери и принял из рук молодого то, что раньше казалось ему обыкновенным ведром.
– Это на бошку надевать, только не себе, а тому, с кем разговаривать будешь, – пояснил Молодой. – С той стороны, короче, где датчиков нет, – перед.
Игорь кивнул, изображая понимание.
Игорь Васильевич, кряхтя, пробрался по проходу мимо Молодого и тоже выпрыгнул наружу.
– Давайте, – махнул им рукой Молодой, прежде чем Фил захлопнул его в машине.
Выяснилось, что Фил припарковал машину с четной стороны улицы, а им нужно было на нечетную. Фил шагнул было уже к водительской двери, но Игорь Васильевич придержал его за плечо:
– Да ладно тебе, перейдем.
Они перешли двухполоску перед медленной, гудевшей как пылесос, мигавшей оранжевым огнем уборочной машиной и двинулись в обход длинной пятиэтажки хрущевских времен, стоявшей у самой дороги.
– Уборщик встретил мужика с пустым ведром, – сказал Игорь.
– Ну да, – ответил Игорь Васильевич.
В своих синих курточках и комбинезонах они напоминали Игорю сотрудников какого-нибудь Интернет-провайдера или какой-нибудь технической службы, смущало только то, что на куртках не было никаких логотипов, взгляд за это сразу цеплялся.
Игорь Васильевич уверенно провел их к третьему подъезду и рывком открыл дверь, отчего домофонный магнит печально и слегка непечатно ахнул.
– Мы вперед, – вежливо отодвинул Игоря с дороги Фил и пошел вслед за взбегавшим по ступенькам Игорем Васильевичем.
На площадке второго этажа из щели приоткрытой двери на них смотрела старушка с озабоченным лицом, из-за соседней двери была слышна музыка – Высоцкий пел своих коней каким-то не своим уже голосом из-за того, видимо, что кассетный магнитофон, коим его воспроизводили, порядком поизносил и себя, и кассету.
– Я уже милицию хотела вызывать, – пожаловалась Игорю Васильевичу старушка.
– Так мы, бабуля, и так из милиции, поступил сигнал, – сказал ей Игорь Васильевич.
– Это форма у вас новая? – спросила она.
– Да, бабуля, выдали после переаттестации, вы, давайте, закрывайтесь, сейчас тихо будет через минуту.
Старушка послушно закрыла дверь, но Игорь чувствовал, что она смотрит через глазок, поэтому постарался встать так, чтобы его не было видно.