Иван Дураков отправился в лес, искать убежавшую Милли, а я активно занялся сватовством. Лягушка сидела у меня на коленях и с надеждой в глазах смотрела то на меня, то на царевича.
— Почтенный шемахан, — успокоился, наконец, Иван из тридесятого государства, — но как я предстану перед отцом с лягушкой в руках и скажу: 'Это невеста моя, Аннушка'?
— Ну да, — пожал плечами я. — А на свадьбе поцелуешь и увидишь, что эти боярские и купеческие крали и в служанки не годятся моей сестре-царевне.
— Но если ты врешь, рогатый, на дыбу посажу.
— Не боюсь, потому что не вру, — гордо заявил я, представляя незавидную долю, что ждала меня в случае, если не удастся расколдовать любимую сестру.
Я вытер от крови стрелу и вложил ее в ладонь царевичу, а рядом аккуратно посадил и Анхесенпаамон-лягушку, попросив Ивана царского сына, беречь ее как зеницу ока.
Ясно, что он не представлял, как явится с жабой ко двору. Но делать было нечего, не на рогатом же мужчине жениться. Особенно, если сам 'невеста' категорически против свадьбы. Наконец, царевич испуганно вопросил:
— А сестра твоя без рогов, надеюсь?
— Конечно без! — улыбнувшись, я принялся во всех красках живописать портрет любимой сестры в ее лучших нарядах, поминая царственную осанку, гордый взгляд, учтивые речи.
О, если бы я не заколдовал ее, этот чудо-стрелок влюбился бы в мою сестру с первого взгляда. А что касается рогов, то в ближайшем времени собираюсь избавляться от них.
— Вижу, вы уже пришли к консенсусу! — Иван Дураков нес из леса перекинутую через плечо брыкающуюся Милли. — Вот и славненько! Только это… царевич. Аня наша — девушка знатная, мы ее первому попавшемуся наследнику престола в руки не отдадим. Намек понят?
— Нет! — словно дурак, открыл рот уроженец тридесятого государства.
— На свадьбу мы едем с тобой! Только погоди немного…
Царевич кивнул, а программист тряхнул черной простыней, пообещав ее мне в качестве плаща. И тут взгляд Дуракова, да и мой, упал на тоненькую книжку в твердом переплете. 'Так вот что мы украли у Бабы Яги! — проскочило у меня в голове. Похожие мысли, как понимаю, посетили и программиста.
— Почитаем по дороге, — он схватил книжицу и кивнул мне на сверток: — Накинь на плечи, а то вконец простынешь.
В свете последних разговоров о сватовстве сестры боль в горле и тошнотворный насморк отошли на второй план. Не знаю, сколько б еще времени я бы пребывал в подобном забытьи, не напомни Дураков о простуде.
Иван-царевич терпеливо ждал, пока Милли помогала мне накинуть на плечи теплую черную материю. Наследник тридесятого престола держал в руках лягушку и стрелу и пытался разговаривать с зачарованной царевной, однако, кроме 'ква' он ничего не получал в ответ.
Когда мы сообщили о готовности направляться в путь, царевич указал на тропу, ведущую вдоль берега Лихого озера на юго-восток.
Мы с Дураковым замыкали торжественную свадебную процессию. Медленно бредя по тропинке, мы изредка поднимали взгляды на спутников, и запоем читали книжку, написанную, если верить выходным данным, 'Отделом Странных Явлений' и неким японским агентом Ki.Sa, пропавшим много лет назад в параллельных подпространствах. О последних мы узнавали все больше и больше с каждой новой страницей увлекательной книги. Все же, не зря Милли стащила этот манускрипт у Яги. В этом огромном мире столько разных загадок.
Вскоре Иван-царевич вывел нас на бескрайний луг, поросший малиновыми цветами. Травы по пояс, прохладный ветер, вдоволь разгулявшись на этом пространстве, играл их мелкими лепестками, не в силах прижать к земле стойкие стебли неизвестных мне, но так приятно сладко-пахнущих растений. Посреди поляны возвышался чуть покосившийся деревянный столб с несколькими белыми цилиндрами. Странный для Лесоморья предмет встречался в большом мире куда чаще. Не знаю, как устроены эти штуковины, но с наступлением темноты благодаря им на столбе загорается огромный фонарь, освещающий все вокруг. Электричество, вот как называл это изобретение человечества Дураков.
На лесоморском варианте столба красовался такой же белый пятачок, как и на аналогах из большого мира. Но провод, вставленный туда, заканчивался почему-то на березе, растущей ближе всего к поляне. А еще под столбом на привязи, словно скотинка на пастбище, стояла облупившаяся печь, очень похожая на ту, что я видел в доме у Яги. Только в отличие от печи лесоморской дарительницы, эта пританцовывала под песню большого мира о гнусном напитке Горiлке и испускала серый дым.
Милли, увидев эту диковинку, согнулась пополам со смеху:
— Вау, это что, Макдональдс?
Царевич, услышав новое слово, любопытно посмотрел на девочку, но не стал отвечать. Он обратился к Ивану-программисту:
— Вот, мой паровоз, накидаешь в него дров, куда хочешь довезет! Только… обкурился он что-то…
Жених взял с земли длинную палку и, открыв дверцу, ткнул внутренности дымящей печки. Та вмиг скукожилась и, чихнув, вышвырнула из трубы кота, державшего в зубах скрученную из травы сигарку.
Сплюнув на землю недокуренное, животное, зашипело на явившихся к печи людей и бросилось наутек. Только дальше ельника кошачий путь явно не пролегал. Запутавшись в четырех лапах, обкуренный кот врезался лбом в один из стволов и, пошатнувшись, осел под елку.
Пока я следил за нерадивым потомком Баст, Дураков с интересом обследовал печь и спросил у жениха:
— Это что, как у Емели, только не по Щучьему веленью?
— Му-ха-ха, по щучьему веленью, — разошлась Милли и не могла остановиться.
Похоже, печка эта напомнила моим спутникам очередной миф их предков. Печь, исполняющая желания, звучит гордо. Только чем-то напоминает ушебти. Слуга для мертвеца. А когда программист провел со мной ликбез о русском народном фольклоре, я еще более удостоверился в своих подозрениях. Предметы из мира мертвых, персонажи с того света явлилсь в Лесоморье, чтобы служить живым.
— Емеля — мой прадед, — хвастался между тем царевич. — От него в наследство и достались и печка, и щука. Только сын Емелин, отец мой, Василий Горох, глупым молодцем был, щуку волшебную поджарил да съел у себя на свадьбе. После этого печь сама ездить перестала, пришлось из нее паровоз делать по чертежам, что Яга нашей семье из большого мира приволокла. Лет сто двадцать назад то случилось… Благо, умельцы из тридесятого царства осилили.
Сколько-сколько лет? Сто двадцать лет назад женился отец Ивана? Тогда каков возраст царевича? И что тут за продолжительность жизни. Поймав на себе ошарашенные взгляды Милли и Дуракова, я понял, что не один заинтересован ответом на этот вопрос.
Оказывается, как объяснил нам, шокированным, Иван-царевич, десять лет в Лесоморье приравнивались к году жизни в большом мире. Теперь-то понятно, почему Яге целых восемьсот лет. Жизнь в этом мире растянута и размеренна. И не успеть ее прожить никак не получится. Но такой стиль существования немного развращает и влечет к бездейственности. Так и вижу, как двухсотлетний царевич, наигравшись вдоволь, не представляет, где ж найти ему невесту. Клуба знакомств, изобретения большого мира, здесь нет, поэтому и приходится пускать стрелы любви на все четыре стороны. Еще лет за сто точно найдется достойная царевна.
Хотя мне этот мир нравится. Получается, что сестра моя двадцатидвухлетняя надолго тут еще останется молодой и цветущей, радующей глаз царевича из тридесятого государства.
Иван Дураков с восхищением смотрел на ожившую сказку и до сих пор не мог поверить, что он совершит путешествие по Лесоморью на таком незамысловатом для данной местности транспорте. Будь на то моя воля, я б на слугах мертвых не катался. Но, раз напросились на свадьбу, придется потерпеть. Очень надеюсь, что за это время не случится ничего непоправимого.
Пока я мечтал о завидной судьбе сестры, царевич достал из-под трубы связку дров и кинул в топку. Печка ухнула, проглатывая сухие березовые доски вместе с хворостом, и заплясала.