Вообще, Дураков не стремился рассказывать обо всем произошедшем с ним после ранения в кеметском храме.
Маруся тем временем схватила кухонный нож, что лежал у ее тарелки, и решительно направилась к Ивану-царевичу и его жене.
Анхесенпаамон кинула на ее усталый взгляд и лениво извлекла из вазы на столе несколько ромашек. Довольная ухмылка украсила мое лицо. Не справиться ни Фёкле, ни Марусе с изначальной магией. Ловко увернувшись от направленного прямо в пышную грудь ножа, сестра начала танцевать, собирая цветы со всего стола. Дочь боярина не прекращала попыток расправиться с несравненной конкуренткой. Но царевна, казалось, поддавалась, а через мгновение ее словно сдувал легкий ветерок из области поражения.
Зло накапливалось в душонке Маруси с огромной скоростью. Музыкант, решив, что девушки танцуют, заиграл задорную песню. И радость, передаваемая мелодией, разошлась по толпе. Горох и его сыновья с обворожением следили за танцем с ножиками, к которому присоединилась и союзница Маруси, купеческая дочка Фёкла.
— Две против меня одной, — сощурившись, крикнула моя сестра.
Савелий, поняв, что все имеют честь созерцать вовсе не танец, а расправу над неугодной конкуренткой, присоединился к нападению на царевну Аннушку. Трое завистников и не подозревали, какая их ждала участь.
Анхесенпаамон, лукаво глядя на врагов, теребила букет ромашек. Она что-то шепнула цветам и бросила их в сторону убийц. Цветы медленно опустились на землю, а вслед за ними осели и жены старших сыновей Гороха да боярин Савелий.
Публика стояла, широко открыв рты: кто-то восхищался колдовством молодой Ивановой жены, а те, кто был на стороне Савелия, презирали поганую ведьму, маша кулаками и выкрикивая нелицеприятные угрозы.
— Я усыпила их, — холодно сказала Анхесенпаамон. — И проспят они до той поры, пока не души их не раскаются перед богами за помыслы дерзкие и намерения нечистые.
Все присутствующие ахнули, и между тем царица, взяв Ивана под руку, продолжила:
— Очень надеюсь, что это было единственное мое колдовство в этих землях. Людьми должны править разум и сильная воля.
Вот такая досталась тридесятому царству лягушка.
— Где мой брат? — резко сменила тему сестра.
— Слушай, Ваня, я давно не видел Милли, — засуетился я, скрываясь в толпе.
— Я тоже, — шикнул мне Дураков, всматриваясь в лица окружавших людей и, особенно, разглядывая ребятишек на заборе.
Янсен, да-да, девочки, за которую мы отвечали головами и свободой, нигде не было. Сбежала? Вряд ли! Марго за свою племянницу три шкуры спустит!
— Милли!!! — дико орали мы с Иваном.
На нас оборачивались недовольные гости царского пира. Все стремились подобраться к столу, чтобы отведать мёда, пива и закуски, а мы направлялись в прямо противоположном направлении. А ведь девочки давно с нами нет. Всю церемонию пропустила, небось. Забыв обо всем: и о свадьбе, и о превращении лягушки, и даже о предотвращенной попытке убийства, — мы кинулись искать малолетнюю спутницу.
Милли — достаточно разумная девочка, чтобы не вляпаться в дурацкие ситуации. Поэтому, раз она пропала, значит… случилась некая неприятность. Закрыв глаза, я прикоснулся ладонью к земле. Отыскать кого-либо по следу ауры для меня не представлялось сложной задачей, если… если бы по двору не прошлось несколько тысяч человек. Однако на пороге терема удалось распознать бледно-розовый с серебристыми прожилками след Милли.
— Слушай, Ваня, — ошалело я посмотрел на Дуракова, — аура нашей девочки…
— Что, Неб?
— Впрочем, Милли не дочь Лиз Янсен!
Напарника словно холодной водой облили и засунули в морозильник.
— Ладно, о родичах ее потом, ей грозит неприятность от… догадайся, кого.
— Неужели она не отравилась? — насупился Дураков, медленно приходя в себя от пережитого шока.
— Ага, она ж кровопийца, если после раны в грудь регенерировала, значит, и печень за ночь очистила от яда бледной поганки.
Кивнув друг другу, мы ворвались в терем, показав ошалевшим от нашей наглости стражникам пропуска в отдел странных явлений: Иван — свой, а я — Юли Шаулиной, все равно охрана не успеет прочитать имя.
Аура, словно нить Ариадны, вела нас по царскому терему к балкону, с которого открывался прекрасный вид на леса, горы и поля. Все Лесоморье лежало так как на ладони, даже серый силуэт скалистой горы имени Добрыни виднелся далеко на горизонте, а белая с розовой каймой лента молочной реки разделяла сказочное королевство на две части: тридесятое царство, и земли Кощея. Замок последнего виднелся вдали слева. Черные шпили логова Бессмертного торчали из густого зеленого массива леса. Но не время любоваться пейзажем, когда Милли в объятьях старой знакомой стояла на самом краю балкона. Один шаг, и обе девицы свалятся в пропасть. Одна регенерирует, а вторая разобьется в лепешку.
Янсен была спокойна как никогда. Лангсуяр же не торопилась обнажить клыки. Черная накидка, скрывающая тело женщины от солнечных лучей, свисала до самого пола, а на руках вампирши были надеты темные перчатки. То ли пила она кровь исключительно по ночам, то ли у нее возникли другие мотивы, о которых мы с Иваном пока не знаем, но чужестранка до сих пор не притронулась к девочке.
Заметив нас, она прижала Милли к груди и что во всю глотку заорала:
— Сивка-бурка, вещий каурка! Встань передо мной, как лист перед травой!
— Чёрт, — выругался Дураков. — Такси вызвала.
Все ясно, почувствовав погоню, лангсуяр прибегла к чарам и попросила о помощи сказочных зверей Кощея. Крылатый конь сиво-бурой масти, рассекая облака, мчался к заказчице. Остановить лошадь, тем более, сказочную, на скаку не выйдет, отвоевать Милли — тоже. Догнать — единственный выход. Вдруг вампирша по какой-то причине не станет пить кровь из девочки в пути или сразу по прибытию.
Янсен пыталась сопротивляться, однако ж ее самооборона оставляла желать лучшего и походила на неумелые поползновения червя вылезти из метровой ямы за два мига.
Собрав имеющуюся у себя силу, я попытался зацепить кровопийцу цепью справедливости, но на моем пути так некстати возник Иван Дураков, решивший голыми руками отобрать девочку у врага, что заклинание окутало боевого товарища. Выкрикнутое при этом выражение я постеснялся бы повторять вслух. А пока я ослабевал силу цепей, лангсуяр с грацией опытной наездницы вскочила на Сивку-бурку. Перекинув безвольную от вампирского зова Милли поперек седла, они пустились вскачь по небесам.
— Родственница Апопа, прихвостень Сета, — дальнейшие мои ругательства тоже не подлежат повторению вслух, особенно, при женщинах.
Мы б с Дураковым и дальше склочничали и ругались, пока нас не утихомирили царские стражники, сочтя пьяными гостями со свадьбы, или мой голос бы окончательно не сел. Но когда я, вцепившись в полы кафтана Дуракова повалил его на пол и забодал в лоб, прямо рядом с нами на балкон грохнулся огненный шар.
Тут и настал бы нам конец, да терем Гороха, похоже, был защищен от всяческой магии. Когда я понял голову, то увидел, как огненный шар, словно мячик, отскочил от балкона и летел прочь в лес. Зато в небе прямо над теремом парило оно… страшное трехголовое чудище с зеленой чешуей.
Прикусив губу, я, сидя, пятился в сторону комнат. На меня напала немота и объял неподдельный страх. Да-да, я, встречавшийся с богами лицом к лицу, испугался трехголового летающего змея.
— Горыныч, — немея от страха, выдавил Иван, направляясь туда же, куда и я.
Змей тем временем вдохнул побольше воздуха и пустил еще один огненный шар в нас. Мы отскочили в разные стороны, и горячий плевок змея чуть не угодил в выскочившего на шум опричника.
Смачно выругавшись, мужчина тут же ретировался. Зато нам с Дураковым пришлось несладко. Складывалось впечатление, будто вампирша подослала нам прощальный подарок — вот этого змея, попросив чудище сжечь нас дотла. На том расстоянии, что разделяло нас и атакующего, невозможно было не то, что головы ему поотрубать, да и заклинание справедливости наложить.
Хотя… чем Сет не шутит! Сил у меня оставалось не так-то много. Болезнь брала верх над боевым духом, и не ровен час, я снова окажусь пред ясны очи госпожи Джуоо, но рядом уже не будет тетушки Агафьи с пузырьком живой воды.