– Ладно, – произносит Эджертон, впервые приглядываясь к мертвецу. – Кто у нас здесь?
– Роберт Уильям Смит, – говорит краснолицый полицейский. – Тридцать восемь… нет, тридцать девять лет.
– Проживает здесь?
– Проживал, да.
Эджертон записывает на второй странице имя, затем «М/Б/39» и адрес.
– Здесь кто-нибудь был, когда это произошло?
Отвечает патрульная:
– Его жена позвонила 911. Сказала, что была наверху, а он внизу чистил ружье.
– Где она теперь?
– Увезли в больницу из-за шока.
– Успели с ней поговорить?
Полицейская кивает.
– Отрази ее слова в дополнительном рапорте, – говорит Эджертон. – Она сказала, почему он мог застрелиться?
– Сказала, у него давняя история психических расстройств, – вклинивается краснолицый полицейский. – Он только что, одиннадцатого, выписался из Спрингфилдской больницы. Вот его направление.
Эджертон берет у полицейского мятый зеленый листок и пробегает глазами. Мертвец проходил лечение от расстройств личности и – бинго – суицидальных наклонностей. Детектив возвращает бумажку и пишет еще две строчки в своем блокноте.
– Где нашли направление?
– Оно было у его жены.
– Криминалисты уже едут?
– Мой сержант их вызвал.
– А судмедэксперт?
– Сейчас узнаю, – отвечает полицейский и выходит за своей рацией. Эджертон бросает блокнот на стол и снимает пальто.
Он не направляется прямиком к телу, а сначала обходит гостиную по периметру, глядя на пол, стены и мебель. У него уже вошло в привычку начинать на периферии и приближаться к телу сужающимися кругами. Метод рожден тем же инстинктом, который позволяет детективу войти в комнату и десять минут записывать в блокнот голые факты, прежде чем, собственно, взглянуть на труп. Все детективы несколько месяцев приучаются к тому, что труп никуда не денется, будет невредимый и неподвижный ровно столько, сколько нужно времени на осмотр места преступления. А вот у самого места – будь то перекресток, салон автомобиля или гостиная – срок годности начинает выходить, как только кто-то находит тело. Любой детектив, прослуживший больше года, уже может рассказать историю-другую о патрульных, затаптывающих следы крови или хватающих оружие, найденное на месте убийства. И ладно бы патрульные: уже не раз балтиморские детективы приезжали на место стрельбы и обнаруживали какого-нибудь майора или полковника, бродящего там, лапающего гильзы или обшаривающего кошелек жертвы в неугасимом стремлении заляпать своими отпечатками все улики, какие только возможно.
Второе правило из справочника убойного: жертву убивают один раз, зато место преступления можно убить тысячу раз.
Эджертон отмечает направление брызг, успокаивая себя тем, что оно соответствует одному ранению в голову. На длинной белой стене за диваном направо от мертвеца тянется непрерывная красно-розовая дуга – от точки в пятнадцати сантиметрах над головой жертвы до почти что уровня глаз у косяка входной двери. Эта длинная изогнутая линия, состоящая из разрозненных капель, как будто указывает на кусочек уха на дверном половичке. Такая же линия, но меньше, раскинулась на верхних подушках дивана. В щели между диваном и стеной Эджертон находит пару осколков черепа, а на полу сразу справа от мертвеца – практически все, что когда-то занимало голову жертвы.
Детектив присматривается к отдельным брызгам и с удовлетворением подтверждает, что их направление соответствует одиночному ранению от выстрела в левый висок снизу вверх. Эти расчеты – простая физика: капля крови, упавшая на поверхность под прямым углом, будет симметрична, с лучеобразными ответвлениями во все стороны; капля, упавшая на поверхность под острым углом, засохнет так, что длинные ответвления укажут в противоположном направлении от источника крови. В данном случае было бы трудно объяснить кровавый след с ответвлениями в любую сторону, кроме как от головы жертвы.
– Ладно, – говорит детектив, отодвинув журнальный столик, чтобы встать прямо перед трупом. – Посмотрим, что тут у нас.
Мертвец голый, его нижняя половина накрыта клетчатым пледом. Он сидит посреди дивана, остатки его головы покоятся на спинке. Левый глаз таращится в потолок, второй гравитация втянула глубоко в глазницу.