— Значит, девочка жива?
— Ну конечно. Чудесная девочка. Хотите посмотреть?
Машинально он пошел за ней и напялил кургузый халат, прикрывавший спину и руки до локтей, потом поднялся по старой лестнице и опять шел коридором, и потом ему показали крошечное создание, сосредоточенно сосавшее палец.
— Хорошенькая девочка, правда?
— Не разбираюсь в девочках такого возраста... Простите, сказал пошлость. Я, кажется, вообще не разбираюсь в людях...
Девочка уставилась на него с всепоглощающим интересом. Свои впечатления она резюмировала басовитым «да-да!».
— Она говорит: «Дядя».
— Весьма польщен.
Он наклонился, зачем-то стараясь ее рассмотреть. От нее пахло молоком и еще чем-то — младенчеством, что ли. «Значит, живешь себе? Сосешь лапу? А я, знаешь ли, пережил из-за тебя такую встряску...»
— У нее уже зубки режутся.
«Зубки режутся. Прелестно! Валяй живи. Требуй свое... Все как-то не верится, что тебя не убили. Но ты не думай, я рад».
— Будем считать, что визит вежливости окончен... Как вы догадались мне позвонить?
— В журнале было помечено, кому и зачем выдана справка. А тут это письмо — такое совпадение. Вот я и подумала...
— Хорошо. Спасибо. Если то одеяльце сохранилось, я должен его взять.
Вот и все.
...В коридоре райотдела Стрепетова ждала соседка Антипиной.
— По вашей повесточке, — сказала она и, увидя одеяльце, расцвела: — Нашлось мое зелененькое!
— Какое же оно зелененькое! — аж застонал Стрепетов. — У вас глаза есть? Синее оно, си-не-е!
— Это ведь, милый, как поглядеть! Вот так — зелененькое, а так — синенькое. Оно же шелковое, по-разному отливает.
«Отливает! Провалиться бы тебе с твоим одеяльцем! Видеть не могу!»
— А девочка как? Большая небось стала, а?
— Огромная...
Соседка ушла в обнимку с одеялом. Кока и Раиса осторожно шушукались. Тимохин деликатно покашливал в кулак...
— Ты правда видел девочку? — бережно спросила Раиса.
— Да, — сказал Стрепетов, не поднимая головы. — Она сказала мне «дядя».
И он сел писать заключение по делу Антипиной А. И., обвиняемой в мошенничестве.
ЛИЧНЫЙ СЫСК
В райотдельском коридоре Кока изображал Чугунова. Выпятил нижнюю губу, приставил ко лбу палец и немигающим взором уставился в пустоту. Сцена называлась: «Как Чугун получил «похоронку» на подследственного».
— Сидел часа два, — серьезно сказал Кока, — все размышлял. Так и не понял, как это возможно: он человека по всей форме на допрос вызывает, а тот помер. Взял и помер — никакого порядка! Изволь теперь из-за него дело прекращать!
Зрители смеялись. Видно было, что это Кока придумал на ходу, между двумя затяжками. Но уж очень натурально проглядывал за щуплой его фигурой старый монументальный капитан милиции.
Подходили другие. Кока повторил на «бис» уже с вариациями.
— Что вы здесь делаете, Светаев?
Кока нервно сморгнул, но быстро выправился. Щелкнул каблуками.
— С вашего позволения курю, товарищ начальник. — Он повернул сигарету бочком, разглядывая. — Если быть точным, «Шипка», первый сорт, номер двести два.
Это у Головкина любимая присказка: «Если быть точным...» Кока неисправим.
Головкин сухо хмыкнул.
— Пойдемте! — сказал он.
— Пройдемте, — согласился Кока.
Теперь это «р» вставил. Прямо щекотка какая-то в языке. Снова воспитывать будет. После того первого раза, когда отправил его на «губу» «за неношение формы», Головкин публичных выволочек Коке больше не делал, но упрямо «дожимал до кондиции». Глаз не спускал.
Головкин стал у стола — стоит, чтобы и Коке не пришло в голову сесть, руки потирает. Видно, только с улицы. Уж говорил бы поскорей свои правильные слова. Ведь все известно, что он сейчас произнесет: «К лицу ли высмеивать старшего товарища?.. Он республику из грязи выволакивал, когда духу вашего еще на свете не было... Всю жизнь отдал милиции...»
— С сегодняшнего дня, а если быть точным... — Головкин запнулся и порозовел: вспомнил, как Кока передразнил его в коридоре. Но еще больше рассердился и упрямо повторил: — Если быть точным, то с четырнадцати часов тридцати минут вы поступаете в распоряжение старшего следователя Чугунова. Будете помогать по делу Ольшевского.
Такого он даже от Головкина не ожидал. К Вознесенскому — хоть описи документов составлять! Но под начало к Чугуну?! Если сейчас не удержаться и открыть рот, то непременно загремишь на «губу»... Как отчеканил: «Старшего следователя Чугунова». Будто непонятно, почему старший. К его годам можно черт те до кого дослужиться.
— Слушаюсь, — сказал Кока, повернулся на каблуках и пошел вон.