Ковров взял протянутую руку после крошечной заминки и сжал неожиданно сильно, словно не для приветствия, а бахвальства ради («Видал, каков я?»), но как только кисть Стрепетова напряглась в ответной реакции («Ишь, напугал, видали и почище!»), он отнял руку, равнодушно сцепил с другой поверх одеяла. Да, что-то определенно враждебное было в этом рукопожатии.
Да, так зачем же он врет? Наверняка ничего не скажешь. Но какую-то рабочую гипотезу для личного пользования иметь можно. Например, такую. Он знает, кто в него стрелял, и знает, почему стрелял. Этим выстрелом были сведены какие-то счеты. И он не хочет мешать сюда милицию либо потому, что боится мести стрелявшего, либо потому, что, следуя принципам блатной этики, желает остаться «на высоте». Возможный вариант? Почему бы и нет.
Проверяя себя, Стрепетов снова погрузился в утренний допрос. Он прослеживал его динамику, вспоминал интонации и жесты, он облазил все его закоулки. И успел уже подзабыть о Савелове, когда тот пришел.
«Мама родная, как он изукрашен!»
Огромный «фингал» в багрово-синей гамме цвел на полщеки. «Ранний Пикассо», — сказал бы Кока. Бедный малый, как он ходит по улицам?
«Хорошо хоть некому сейчас на него таращиться, кроме меня».
Впрочем, Савелов умудрялся не стесняться. Заплывший карий глаз его смотрел даже с некоторым вызовом. Стрепетов даже развеселился. Что-то в этой расквашенной, совсем еще мальчишеской физиономии было очень симпатичное, но и заносчивое.
— Разговор будет долгий?
— А что?
— Если вы меня задержите больше пятидесяти минут, я не успею на семинар.
«Ого, еще и на семинар в этаком виде!»
— Постараюсь не задержать.
Он приглядывался к Савелову с живым доброжелательным любопытством — и все-таки профессионально. Следил, как тот сидит, куда смотрит, что делает руками, какую держит паузу между вопросом и ответом. На все это есть свои неписаные «нормативы». Скажем, затянется пауза — значит, что-то соображается, вычисляется, может быть, придумывается на ходу. Выйдет короче «положенной» — ответ срепетирован, заготовлен. Следователь, если он хочет чего-то стоить, должен фиксировать такие вещи почти автоматически. Система подсознательной сигнализации должна тотчас сработать, когда вопрос невинный и простой вдруг вызовет симптомы, соответствующие вопросу сложному, когда неожиданная задержка или машинальный жест выдадут, что где-то рядом «горячо». Если распускаться и не наблюдать за собеседником при любом допросе, не научишься быть во всеоружии там, где грянет настоящий бой.
— ...Близких родственников нет. Живу один.
Бравая интонация подразумевала концовку: «И прекрасно обхожусь», — но глаза сморгнули болезненно, и Стрепетов уже не для протокола, для себя спросил:
— А что с родителями?
— Отец в сорок пятом, — сухо сказал Савелов. — После ранения пробыл дома неделю — и вдруг... Мать в пятьдесят шестом, от рака. Пошел работать, было уже шестнадцать.
«Чем вот один человек нравится, а другой нет? Почему мне Савелова с его подбитым глазом больше жаль, чем Коврова с простреленной ногой?..»
— Значит, вы на вечернем. Какой курс?
— Второй.
«Видно, все-таки интуиция».
Правда, однажды Стрепетов со своей интуицией влетел. Принял мелкую стерву за детоубийцу. Но в интуицию продолжал упрямо верить.
Почему-то вдруг мелькнула мысль, что фингалу от роду два-три дня.
— По каким дням у вас в институте занятия?
— Понедельник, среда и суббота.
«Стало быть, фингал субботний».
— Расскажите, что с вами произошло в субботу.
— В которую именно? Суббот много.
«Что-то где-то скребется, а что — не пойму. Почему он сказал «суббот много»? Ведь ясно, кажется, о чем речь! Если тебе дали по физиономии, а потом вызывают в милицию и спрашивают... Глаза смотрят прямо, но как-то пристальнее, нет, напряженнее, чем это оправдано моментом».
Но так как Стрепетов не ощущал себя сейчас охотником, не устраивал засад и не ставил капканов, он прямо двинулся навстречу, протягивая открытую руку и только недоумевая.
— Насколько я понимаю, синяк у вас с субботы? Вот об этом я и спрашиваю.
Слышно было, как, дребезжа и лязгая, заворачивал под окном трамвай, как уборщица в коридоре шмыгала по полу мокрой тряпкой.
«Он будет что-нибудь отвечать или нет?»
— Что же произошло в субботу?