— Каким спортом вы занимаетесь? — Стрепетов держал в руках удостоверение общества «Динамо».
— Стрельбой, — внятно сказал Савелов и в лицо обернувшемуся Стрепетову добавил: — Из пистолета.
«Обрадовал!»
— Из какого?
— Севрюгина, Р-4.
Стрепетов помедлил.
— А из «вальтера» не приходилось? Из «вальтера» выпуска тридцать восьмого года?
— А чем он отличается от других?
— Из пистолетов такого калибра только у «вальтера» тридцать восьмого года гильза выбрасывается влево.
Глаза их встретились. Савелов первым отвел свои, усмехнулся непослушными губами.
— Буду знать...
— И метко стреляете? — горько злясь, спросил Стрепетов.
— Метко. На дне ящика, в котором вы роетесь, лежат грамоты.
— Так... Если меткий стрелок с тридцати четырех шагов метит в человека и попадает в ногу, значит ли это, что он промазал?
Савелов замер. Вопрос вонзался в него все глубже и глубже; ни одна стрепетовская фраза еще не проникала так глубоко. И вот он дошел, куда ему следовало дойти, и обрушил что-то у парня в душе.
— Нет, — сказал Савелов порывисто, — нет! Меткий стрелок, если он попал в ногу, попал туда, куда целил.
«Ладно, допустим, я поверю, что не хотел убить. Но как мы с тобой будем это доказывать?»
За спиной Стрепетова раздался всхлип. Соседка что-то уловила женским чутьем. «Петенька!» — жалобно и недоуменно прошептала она, прижимая полный кулачок к груди.
— Гражданка понятая, прошу прекратить! — сказал от двери пожилой участковый. — Вы мешаете нормальному проведению следствия!
Соседка притихла.
Остались книжные полки. На одной — сплошные учебники. Придется потрясти. Стоп, какая-то записка.
«Нинок, правильно ли я запеленговал сигнал бедствия? Теорема доказывается так...»
Неотправленная шпаргалка: формулы, чертежи.
«Теорема доказывается так...»
Хорошо иметь дело с цифрами, они не плачут. А как доказывается моя теорема?..
Здесь кто? Сельвинский, Маяковский, Есенин. Н-да... Ишь ты, даже Вудворт. Кто-то у меня зажилил «Хлеба и зрелищ»; вспомнить бы, кто? Ремарк. Может быть, все-таки не Савелов стрелял? Ведь он не признался прямо. Он ничего больше не сказал с тех пор, как понял, что вызвал я его дуриком, просто так... Александр Грин. Еще и Грин. О дьявол, как бы мне хотелось ошибиться!
Это что?! Старый словарь иностранных слов. Все страницы склеены, а в середине от корки до корки вырезано прямоугольное гнездо. Открываешь книгу, а там — вроде коробки. «Вальтер» здесь поместился бы. Здесь он, видно, и помещался. Начитался шпионских книжек, сукин сын!»
— Что это?
— Давно вырезал. Лет десять назад.
— Зачем?
— Держал там то, что никому не надо было видеть.
«Нахал! И какого черта я за него переживаю?»
— Скажите, меткий стрелок... Как может человек, читающий «Про это» и «Корабли в Лиссе», пойти на преступление?
Савелов вскинул голову.
— Может, — сказал он. — Если человек не считает это преступлением... если знает, что прав.
— Понятие преступления сформулировано в законе. Тут нечего считать или не считать.
— В законе — да. Но есть случаи... — Он с трудом подбирал слова. — Бывают такие случаи, когда человек... люди должны разобраться сами. Почему закон становится между людьми, если его не просят?!
— Око за око, кровная месть в третьем колене, есть оскорбления, которые смываются только кровью... из этой серии, да? — Стрепетов старался сдержаться. — Не кажется ли вам, Савелов, что в наше время это несерьезно. Корсиканская мораль в век месткомов и товарищеских судов!
— Ах, несерьезно?..
— А вы отдаете себе отчет в том, ч т о вы спрашиваете?! Человек берет пистолет и разрешает свои отношения с другим человеком при помощи пули. И вы спрашиваете, по какому праву общество вмешивается? Очнитесь!
Савелов нервно потрогал рукой опухшую щеку и промолчал...
— Прошу без моего ведома никуда из города не выезжать, — сухо сказал Стрепетов. — Я вас вызову.
Было утро, среда, и Стрепетов поднимался по лестнице в райотдел. Он думал о том, что предстоит неприятный разговор с Головкиным. Сейчас он постучится в кабинет начальника следственной части, и тот оторвет от бумаг сухое лицо с очень высоким лбом, маленьким острым подбородком и светлыми немигающими глазами, бесстрастно глядящими из-под густых с проседью бровей. «Итак?» — скажет он.