— Ты правильно поступила. Меня злит только то, что ты меня не разбудила и не объснила ситуацию! Я бы помог тебе!
— Никак нельзя было! — отвечает Мещерская, поднимая голову: — ладно я одна сорвалась, присягу и прямой приказ нарушила, черт со мной. Я и так из опального роду, мне после всего — только за границу или с лихими людьми да с кистенем за пазухой… но тебя подставлять под удар СИБ я не намерена. Я же ясно написала в записке чтобы ты меня не искал и отправлялся по маршруту в столицу. А я уж как-нибудь сама добралась бы. Володя, ты не понимаешь, это у нас на Восточном Фронтире СИБ такая… неуклюжая да слабая. В столице Служба Имперской Безпеки — это монстр с тысячью голов! Они сожрут и тебя и меня и всех твоих родных! Ты не представляешь мощи и силы СИБ! Целыми благородными родами за одну ночь исчезали! Они и за границей достать могут, не сразу, но могут. И так из-за меня ты с ними в конфликт вошел, но все еще можно исправить, Володя. Я с сестрой могу уйти в Хань через границу, а ты потом все на меня навесишь. Это совсем по-другому выглядит, чем если бы мы с тобой вместе с поезда сорвались.
— Вот — говорю я и встаю с импровизированного табурета, подхожу к ней. Она вопросительно поднимает голову, глядя на меня снизу вверх.
— Вот об этом я и говорю. Ты приняла решение за себя. Потому что ты всегда — была сама по себе. Одна. Но ты ошиблась, Мария Сергеевна, гвардии полковник. Машенька. Потому что ты отныне — не одна. Ты — мой трофей в глазах у всего мира и моя жена по законам Восточной Ся. И моя любимая женщина по моим собственным законам. А они для меня важнее чем законы Российской Империи или Восточной Ся, вместе взятые. Мы с тобой теперь семья. Да, немного необычная, может быть в чем-то ущербная, но семья. А в семье никого не забывают и никого не оставляют позади. Я не помню те времена, когда не владел Родовым Даром, но они были. Те времена, когда это я смотрел на тебя снизу вверх, но ты не оттолкнула меня. Я даже за сотню лет не смогу найти убедительную причину зачем такой женщине как ты — умной, сильной, уверенной в себе, невероятно красивой… особой красотой большого хищника, зачем такой как ты — такой как я? Может быть сейчас, после того, как Родовой Дар открылся и чжуры нарекли меня Неуязвимым Отшельников — может быть сейчас, но не тогда. Что ты нашла во мне? — я останавливаюсь совсем близко от нее. Она встает навстречу мне и наши дыхания смешиваются, я чувствую цветочный аромат ее тела, вижу беспокойство в ее глазах, беспокойство, которое вдруг уходит куда-то вглубь, исчезает, а на его месте появляется понимание. Принятие.
— Ты был такой смешной — говорит она и ее теплое дыхание отдает горчинкой: — и такой искренний. Я… мне просто не хватало любви, наверное. В маленьком гарнизоне сложно найти кого-то, кто бы не относился ко мне с излишним пиететом. И, да — ты никогда не считался ни с чинами, ни со званиями и заслугами. Всегда был хамом. Наверное это мне в тебе и понравилось — ты искренний. И смелый.
— Надеюсь ты не думаешь, что я сильно изменился? — поднимаю я одну бровь: — как именно по-твоему должен поступить такой искренний хам как я в такой ситуации? Правда бросить тебя вот тут? Поехать в столицу, наслаждаться фуа гра и водочкой в хрустальных графинах?
— Ты бы мог. Это избавило бы тебя от многих проблем….
— А за твое неверие в собственного мужа я определенно накажу тебя, Машенька… — ее глаза уже совсем близко и наши губы соприкасаются в поцелуе. Это не страстный поцелуй любви, не влажное признание чувств с игрой языками и руками, которые лихорадочно шарят по телу в поисках пуговиц и застежек, нет. Это сухой поцелуй, которым мы говорим друг другу, что ничего не изменилось и что в нашей жизни будет еще достаточно влажных поцелуев любви… но не сегодня. Я обнимаю ее и она послушно затихает в моих объятиях, доверившись мне и положив голову на плечо. Мы молчим и я отчетливо слышу как бьется ее сердце — тук-тук, тук-тук, тук-тук.
— Спасибо… — наконец говорит она: — я… мне…
— Твой ротик говорит спасибо, а твое тело…
— Уваров! Прекрати! Тут моя сестра болеет, а ты! Отстань!
— Да ладно тебе! Она ж выздоравливает! А ничего так не помогает регенерации тканей, как процесс… хм. Жизнеутверждения! Вот. И потом — есть в это своеобразный интерес, придает пикантность процессу, нет? Сестра выздоровеет, а ты…
— Убери руки! Клянусь, я тебя отравлю! Ступай к своим шлюхам!
— Моим шлюхам?
— У тебя теперь их двое, вот и ступай! Мастерицы сунь-вынь и туда-обратно! Отпусти!