— А и заснешь — ничего страшного, — кивает она головой, сдерживая зевоту: — тебя пледом накроют. Ты же у меня дома. Значит — у себя дома. Все, что тут есть — твое… — она поводит плечом и халат спадает с него, открывая упругости и изгибы молодого тела. Я сглатываю. Срочно подумать о чем-то другом! Или о ком-то, я в конце концов женатый человек!
— Не знаешь, куда Мария Сергеевна с сестрой запропастились? — спрашиваю я у нее: — в комнатах их нет.
— Мария Сергеевна вместе с Валей в монастырь поехали, маменьку свою проведать. — отвечает Ай Гуль и трет рукой покрасневшие глаза: — она велела передать что ей очень жаль, что вынуждена отлучится, но уверена, что ты ее поймешь. А твои плоскодонки на месте, говорят тренировались целый день во дворе. Мелочь весь день в библиотеке провела, она у тебя ученая, а по виду и не скажешь… скажи, а сегодня ночью снова она к тебе придет? Или у вас там очередь установлена?
— Нет никакой очереди, какая тут очередь может быть. Хм, я не ханжа, но… а ты как к такому относишься? В смысле, ты у нас приличная молодая девушка, а я тут…
— Что⁈ — Ай Гуль распахивает глаза и кажется — окончательно просыпается, откидывает голову назад и звонко хохочет: — Ахаха! Fabuleux! Нет, правда, просто прекрасно!
— Гуля?
— Ты меня рассмешил, Володя, — она утирает слезы, выступившие из уголков глаз: — я и приличная молодая девушка? Ты, видимо, газет утренних не читаешь! Маменька меня поедом ест, чтобы я повода газетчикам не давала. Вот завтра с утра принесут газеты, ты почитай. Там у них и рублика есть специальная, «что начудила эта Ледяная Стерва».
— Серьезно?
— Не совсем так, но содержание обычно такое. Это если в «Столичном Вестнике», у них в редакции сплошь народники и карбонарии собрались. В «Новостях» — там полегче, они в основном про политику. А вот «Светская Жизнь» наполовину из сплетен состоит и там завтра такое понапишут! — она аж зажмуривается от удовольствия: — я тебе говорю, маменька мне голову оторвет! Придется на пару деньков из столицы уехать, слава богу что меня в губернию вызывают, говорят Прорыв у села какого-то… а пока я там буду — маменька, глядишь и остынет. А мы потом твою Мещерскую возьмем и в гости к ним поедем, там уж она переключиться на твои difficultés de la vie… ой, все, я устала, с ног долой. Пойду-ка я баиньки… — она встает с софы и сладко потягивается, халат при этом движении опасно натягивается везде, где можно натянуться и распахивается везде, где можно распахнуться. Я отвожу взгляд в сторону и чувствую, что краснею. Вот серьезно? Я — и краснею? Гвардии лейтенант Уваров, чье имя вообще синоним слова «этот бесстыжий» — и краснеет? А с другой стороны — она же моя сестра! Пусть двоюродная, но все же! И испытывать такие чувства к ней — неправильно. Совершенно неправильно.
— Ничего не вспомнил? — участливый голос Ай Гуль совсем рядом. Она подошла ближе.
— Увы. — качаю головой я: — пока ничего. Но я рад, что свое детство провел с тобой. Что мы вместе играли и бегали по курятникам и сеновалам и играли с крестьянскими детьми.
— Что же… не торопись. Нужно больше времени. Ты обязательно вспомнишь. — она наклоняется и меня обдает цветочным ароматом, сладковатым запахом, в котором охота утонуть и не возвращаться. Что-то мягкое и влажное касается моего лба. Поцелуй. Тот самый целомудренный поцелуй в лоб от родственницы. Мамы, тети, сестры.
— Спокойной ночи, Володенька. Завтра поговорим… — говорит она, выпрямляясь. Потягивается и уходит, на прощанье взмахнув рукой. Что же… и мне тоже пора спать.
В своей спальне я застаю девушку, которая сидит на моей кровати и читает книгу. При моем появлении она не поворачивается, только едва шевелит ухом.
— Явился, — говорит она: — что-то долго ты на этом светском приеме был. Мне нужны деньги.
— Какие деньги? — спрашиваю я, присаживаясь на край кровати и расстегивая рубашку: — ты о чем это?
— Не надо дурака валять, Уваров. Деньги за мою голову. Я тебе голову отдала? Отдала. Ты ее в канцелярию Императора сдал? Сдал. Где деньги?