— Спасибо… — наконец говорит она: — я… мне…
— Твой ротик говорит спасибо, а твое тело…
— Уваров! Прекрати! Тут моя сестра болеет, а ты! Отстань!
— Да ладно тебе! Она ж выздоравливает! А ничего так не помогает регенерации тканей, как процесс… хм. Жизнеутверждения! Вот. И потом — есть в это своеобразный интерес, придает пикантность процессу, нет? Сестра выздоровеет, а ты…
— Убери руки! Клянусь, я тебя отравлю! Ступай к своим шлюхам!
— Моим шлюхам?
— У тебя теперь их двое, вот и ступай! Мастерицы сунь-вынь и туда-обратно! Отпусти!
— Ревность — это плохо… а кстати, зачем ты с собой барышню Лан взяла?
— Да не брала я ее с собой, сдалась она мне! Она нас по следу нашла. Упертая и быстрая. Пришлось скрутить и под мышку… она саблей орудует ловко, двоих порезала.
— Хм… а барышня-то молодец. Бросилась тебя спасать. И сестра у нее не промах.
— Хороший боец. — наконец вырвавшись из моих рук полковник тут же поправляет китель: — неплохое приобретение. Просто эти двое меня раздражают. Слишком слащавые.
— Ревность?
— Ничего подобного! У нас с тобой брак ненастоящий! Вот разберусь с Денисьевыми, да свой род в правах пораженных восстановлю — и все.
— А еще Свежевателя надо выследить и уничтожить, еще надо за сестрой ухаживать… думаю мы с тобой надолго. — киваю я, нимало не сердясь. Уж шутку от намерения в устах Мещерской я давно научился отличать.
— Как ты его выслеживать собрался? Тут и не такие пробовали, думаешь местные его не искали? Этот ублюдок здесь вот уж лет двадцать как хозяйничает.
— Как оказалось у меня в наложницах две такие следопытки, что местным фору дадут. О… или я неправильно их назвали? Мои шлюхи — так кажется? Так вот, есть у меня две шлюхи…
— Уваров!
— А раз уж они все равно шлюхи и все равно мои — то как не использовать их по прямому назначению? Вот только как их отличать? Придумал! Буду называть их Верхняя и Нижняя, ну или там Правая и Левая. Восточная и Западная… хм. Дальняя и Ближняя?
— Уваров!
— Ревность? А я думал, что ты не такая, ты же у нас самостоятельная женщина, сама по себе решения принимаешь и брак-то у нас не настоящий…
— О боже, да помолчи ты уже! И я уже извинилась за это!
— Вот что-то не припомню. И на самом деле настоящие извинения приносятся молча. И на коленях.
— Вот чему тебя этот мерзавец фон Келлер научил! Испортил мальчика!
— Я уже был испорченный!
— Маша? А… это твой муж? — раздается тихий голос, и мы замираем. Мещерская тут же оказывается у кровати и поспешно вытирает белым платком бисеринки пота с бледного лица.
— Валя? Валюша! Ты не волнуйся! Все в порядке… пить хочешь?
— А он хороший — произносит Валя и слабо улыбается мне: — так жаль что я на вашей свадьбе не побывала…
Глава 13
Не то, чтобы я никогда не убивал. Убивал, конечно. Все убивают. Адепты джайнизма забывают о том, что самим своим существованием мы убиваем других существ — от бактерий и до кожных клещей. И… хорошо, речь о разумных существах. Не время сейчас оправдываться перед самим собой или кем-либо еще. Чем Ирина Васильевна Берн, Медуза Горгона местной Службы Безопасности отличается, скажем от двоих-из-ларца, одинаковых с лица, которых я упокоил после длительного раздумья… где-то в долю секунды. Ровно столько времени у меня заняло решить судьбу двоих человек. Вполне вероятно, что они были отцами семейств и где-то сейчас плачет синеокая вдова, а ее обнимают детские ручонки и дочка заглядывает ей в глаза, не понимая, что значат слова «папа никогда не вернется домой».
Может такое быть? Конечно. Более того, скорей всего так и есть. Но смерть двоих спецов из СИБ меня не трогает за живое. Эти люди умерли, потому что они мешали мне, потому что они причиняли боль моему близкому человеку и потому что они могли стать удобным фундаментом в основании легенды о гвардии лейтенанте. И сочетания этих факторов мне было достаточно для того, чтобы снести одному голову, а второму — свернуть шею. Две секунды и нету их. Все. Быстро, четко, никакой рефлексии. Да, где-то заплачет синеокая вдова, но эти ребята знали на что шли. Так что… надеюсь, что вдова найдет себе человека получше, а пенсия сотрудника СИБ, погибшего при исполнении — послужит какой-то компенсацией.
И, честно говоря — я об этом и не думал. До сих пор. Потому что сейчас передо мной во весь рост встала необходимость «прикопать» Ирину Васильевну Берн, как выразилась Мария Сергеевна Мещерская.
— Да, я дура — говорит она, отводя взгляд в сторону: — да, погорячилась. Но сейчас ничего уже не поделаешь. Оставишь ее в живых — она нас заложит. Сейчас она может чем угодно клясться, какую угодно присягу давать и клятву верности, но потом — все равно заложит. Сдаст.
— Неудобно как-то — отвечаю я: — сразу убивать. Вроде как просто не в том месте и не в то время оказалась.
Мещерская складывает руки на груди. Смотрит на свою сестру, которая снова забылась беспокойным сном. Прикусывает губу. Поправляет одеяло.
— Я сама могу — предлагает она: — ты… просто не смотри. Позову ее в лес и там…
— Ну нет. Это моя ответственность и если мы будем… «прикапывать» Медузу, то будем делать это вместе. Или я сам. Кто виноват? Я же ее с собой поволок, думал помощь будет.
— Извини, что так получилось — вздыхает Мещерская: — знаю, это же противно твоей натуре. Это не бой, не поединок. Это казнь.
— Вот же… — мягкий полог из меховых шкур откинулся и я замолчал. В землянку торопливо вбежала девушка в дэгэле, поставила на обрубок пня, служащий столом — две деревянные чаши, исходящие легким паром.
— Вот. — сказала она, пряча взгляд: — суп с лапшой. Два дня тай ла Ма-цзецзе изюбря в лагерь привела. Ваши гости уже чи фан, Малия-Дарэн.
— Хорошо — кивает Мария Сергеевна: — как там рука у Ма-мэй?
— Хэн хао. — кивает девушка в меховом дэгэле: — хорошо. Не болит больше. Большое спасибо говорит.
— Ну вот и ладушки — говорит Мещерская, девушка тут же исчезает, оставив кроме деревянных чаш с горячим варевом — еще горбушку хлеба, головку чеснока и ломоть сала, завернутый в вощеную бумагу. И где она все это прятала? Никак за пазухой тащила?
— Кто такой этот Ма? Который с рукой? — спрашиваю я, глядя как Мещерская откуда-то из-за голенища сапога извлекает короткий нож с блестящим лезвием и придвигается к «столу», разворачивая ломоть сала. Воздух тут же наполняется сладким ароматом, так и хочется положить бело-розовый, аккуратный кусочек сала на ломоть ржаного хлеба, да стопку водочки, только с холода, запотевшую… рот сразу наполнился слюной. Чертовы рефлексы… интересно, а водка у них тут есть? Не, не, не, это не мои мысли, это мысли гвардии лейтенанта, прочь… сперва дела, а водочка потом… если она у них тут есть. Должна быть.
— Не кто такой, а кто такая. Ты ей руку сломал — тут же откликается полковник, аккуратно нарезая сало тонкими пластинками: — она здешняя кудесница.
— А… иллюзионист. — мне сразу же вспомнился давешний китаец с кривыми зубами и «маузером», который пытался под иллюзией нас захватить. Вот только Берн его магию развеяла. И он — это девушка? Блин… не везет некоторым девушкам с внешностью, ну не всем же красивыми быть. Это валькирии меня приучили к тому, что каждая первая — юная красотка со всеми прелестями и упругостями, а в жизни…
— Сперва я даже не понял, что это девушка — признаюсь я Мещерской, придвигаясь к столу и доставая свой нож из-за пазухи, пока она сало пластает — хлебушка нарезать. И правда, давно не ел, в животе урчит.
— Пффх! — фыркает она и прикрывает рот обратной стороной запястья, удерживая в ней свой нож: — ну ты даешь, Уваров! Она же мастер иллюзий, не мозголом как эта твоя СИБовка, а именно иллюзионист.
— Но ведь иллюзию развеяли и…