Он долил себе пива, запил курицу и продолжил:
– Аймо сделался паладином, но сначала стал отцом, как у нас и заведено. Это был союз по договору, в таких случаях если рождается сын, то он остается в клане отца, а дочь уходит в клан матери. Но если рождается двойня, то тогда один ребенок достается отцу, второй – матери, независимо от пола. Аймо повезло, и родились две девочки. Для захудалого клана, в котором на тот момент уже не было своих женщин – это подарок богов. Можешь себе представить, как сильно Аймо полюбил свою дочь! Конечно, он не смог совладать с жаждой мести.
– Но ведь он мог потребовать наказания по закону, – всё еще недоумевал Стефано. – Похищение девушки, принуждение к близости, побои… на те самые двадцать ударов агавовой плетью Алонсо заработал сполна. Я видел однажды такое наказание. Недавно ездил в Ольмехо по делам, как раз когда там на площади пороли насильника. Палач трижды плеть менял, спину и задницу ему изорвал в мелкие клочья, весь помост был кровью залит. А потом его к позорному столбу привязали, и прохожие бросали в него всякой дрянью. Как по мне, очень суровая кара. И позорная.
– Возможно, если бы имело место просто принуждение к близости, Аймо согласился бы с наказанием по закону, – вздохнул Чампа. – Но Алонсо очень жестоко насиловал и избивал девушку, и она теперь вряд ли сможет иметь детей. Разве что Мать дарует чудо и целительницам в Калли Ушочиль удастся ее излечить. Вот почему Аймо хочет наказать преступника сам, своими руками и по древнему обычаю здешних мест. Он не может его убить где угодно – иначе бы сделал это, как только нашел его. Он везет Алонсо в древнее поместье своего рода, давно заброшенное, чтобы вырвать ему сердце там, на алтаре Судии в старой семейной церкви Ихайо.
– Но это же язычество, осквернение священного места, оскорбление богов! Неужели он настолько обезумел от горя и не понимает этого?
Чампа опять вздохнул, разлил по кружкам остатки пива:
– Он понимает. Но самое страшное, Стефано – что и я его понимаю. И я не могу сказать о себе, что в подобной ситуации не поступил бы так же. Вот я и хочу его догнать раньше – не из жалости к Алонсо, не из-за того, что Аймо намерился совершить языческий обряд… А из сочувствия к Аймо и страха, что, если он все-таки это сделает, я не смогу выполнить свой долг и применить к нему Право Наказания, хотя и должен буду. Аймо не сдастся просто так. Он или будет биться, или, если у него хватит времени – покончит с собой. Но что так, что так плохо – если мы опоздаем, и он убьет Алонсо на алтаре, он станет еретиком, а это хуже, чем просто убийцей, если бы убил Алонсо просто где-нибудь по дороге. Тогда даже смерть не избавит Аймо от расплаты…
Он опустил голову, прикрыв рукой глаза. Стефано сидел молча и думал. Насильника ему было совсем не жаль, а вот Аймо – жалко безумно, и мысль о том, что завтра, возможно, ему придется биться с другим паладином насмерть, обжигала его болью.
– Как бы там ни было, но нам надо спешить, – поднял голову Ринальдо. – Отдохнем немного и в путь.
Тут как раз вернулся смотритель и сказал, что в пристройке приготовили бочку с водой и тазики – помыться, а в задней комнате – постели. И что лам для паладинов нашли, выбрали самых лучших.
– Благодарю, – Чампа вынул из поясной сумки бумажник, извлек из него блокнот гербовой бумаги, вырвал листок и написал поручительство на обещанную сумму – в сто двадцать реалов за верховых лам. Подписал и поставил свою печать старшего паладина:
– Держи, почтенный. Завтра, наверное, сюда дойдет эстафета. Я для них напишу записку, а гонца, как отдохнет, отправишь обратно с этой бумагой. Деньги придут через пару недель… и вот что. У вас тут маг есть – а он способен телепорты строить?