Стефано показалось, будто время застыло на этом мгновении, будто он видит какую-то картину. Древний храм, засыпанный пылью и затянутый паутиной, с обвалившейся штукатуркой, из-под которой проглядывают жуткие изображения языческих богов… Сквозь проломленную крышу бьет сноп яркого солнечного света, освещая алтарь с распростертым на нем молодым обнаженным красавцем и стоящего над ним высокого для мартиниканца мужчину сорока с небольшим лет в старинной чаматланской одежде и с ножом для жертвоприношений в руке.
– Аймо! Остановись! – крикнул Ринальдо Чампа, потянув ману и сбросив на него силовым ударом. Добежать всё равно бы не успел.
Стефано выстрелил из «ублюдка».
Но Аймо увернулся и от удара, и от выстрела, нагнувшись к самому алтарю, и за те пару секунд, которые понадобились паладинам, чтобы набрать маны и добежать к нему, схватил левой рукой Алонсо за член у основания, дернул вверх, а правой рубанул у самого паха широким лезвием обсидианового ножа. Хлынула струя крови, залив и алтарь, и руки Аймо, и его шиколли и маштлатль, страшно заорал Алонсо.
Аймо поднял вверх руку с отрубленным членом, словно показывая древним богам, и резким движением запихнул его в распахнутый в крике рот Алонсо.
Два силовых удара отбросили Аймо к стене, он сполз по ней и лежал, не шевелясь, хоть и был в сознании. Чампа подбежал к нему, а Стефано – к искалеченному Алонсо. У него была способность к магии целительства – очень скромная, но для того, чтобы освоить несколько самых нужных заклятий, вполне достаточная. Так что он быстро потянул ману и наложил кровоостанавливающее заклинание. Потом обернул руку платком и, брезгливо морщась, вынул изо рта Алонсо отрубленный член, бросил на пол. Мог, вообще-то, обезболить, но… почему-то не хотелось.
Чампа присел возле Аймо, схватил его за плечи:
– Что ты наделал, дурак…
– Совершил правосудие, – тихо ответил тот. – Я знал, что вы идете за мной. И что не успею сделать всё, как положено по древнему обычаю. Потому сделал то, что успел.
– Его ждало наказание по закону, Аймо. Я бы этого добился, ты ведь меня знаешь, – горько сказал Чампа. – Он бы получил сполна.
– Ты не знаешь всего, – всё так же тихо и не поднимая глаз сказал Аймо. – Я взял его на пути к побережью. Он собирался удрать в колонии Алевенды – Кульмек позаботились об этом. А теперь… куда бы он ни удрал – он уже никого не сможет изнасиловать. А я… Мой род умер, так пусть Ихайо запомнят как людей, всегда платящих по счетам.
– Аймо… Когда мы выехали за тобой, меня на станции телепортов перехватил твой брат. И просил сказать тебе, что ваш род не умрет. У них с женой милостью Матери родилась двойня, мальчик и девочка.
Аймо улыбнулся:
– Это хорошо. Хвала богам! Но я не жалею о том, что сделал. Алонсо останется жив… пусть благодарит богов за это. Прощай, Ринальдо. Ты всегда был моим другом, и я рад, что ты рядом в мой последний час.
– Ты что несешь!!! – Ринальдо встряхнул его за плечи, видя, как туманится его взгляд. И заметил черные следы в уголках его губ. – Ты с ума сошел… Аймо, что ты наделал…
– Молись за меня, Ринальдо. Моли Деву и Судию простить меня, – прошептал слабеющим голосом Аймо. – Прощай.
Он захрипел, дернулся в жестокой судороге и обмяк. «Черная соль» действует наверняка. И противоядия нет. Аймо, зная, что за ним идут, успел принять яд.
Ринальдо уложил его на пол, закрыл ему глаза. Стефано подошел, опустился на колени:
– Что же делать теперь, сеньор Ринальдо?
И Чампа понял, что молодой паладин спрашивает вовсе не о том, что им делать с покойником и искалеченным преступником.
– Молиться за него, как он и просил… Молить Деву и Судию о милости и справедливости для Аймо Ихайо.
И старший паладин Ринальдо Чампа, известный своей суровостью и жесткостью, тихо заплакал у тела своего старого друга, которого так и не успел спасти.
Деревенские каникулы
Кадетам Паладинского Корпуса, как известно, отпуск не положен. Так что юноши, попавшие в Корпус, первый год не имеют ни каникул, ни увольнительных, разве что свободные пару-тройку часиков по вечерам раза два или три в неделю. Но и те приходится в основном тратить на всякие нужные дела вроде покупки белья, починки сапог, посещения цирюльни и тому подобное. Увольнительные и отпуск полагаются начиная с младшего паладинства. И неудивительно, что в свой первый отпуск почти все младшие паладины поехали домой – за два года ведь многие родных ни разу не видели.