Робертино кивнул:
– Есть. Но мы сами еще ученики, мы мало что умеем… Но сапоги отыскать надо, стыдно ведь. И очки ваши поищем.
На завтрак подали отварную картошку, салат из помидоров, базилика, сладкого лука и перца, и… говяжьи отбивные. Жоан с удовольствием на них набросился, а Оливио, потыкав в отбивную ножом, вздохнул и тихонько сказал Робертино:
– Выходит, мы таки перестарались? Как-то мне неловко есть эти отбивные…
Робертино тоже смутился. Все-таки корову ему было жалко – ведь не мясная, явно молочная она была, и к тому же очень молодая. Да и наверняка недешевая.
– М-м, почтенный Минелли… А скажите, эти отбивные… они из чего? – отважился он спросить управляющего. Тот удивился:
– Говяжьи же, сеньор.
– Я не то имел в виду, – слегка покраснел Робертино. – Эм… я хочу спросить – они случайно не из такой большой черной телки с кривыми рогами?
Управляющий удивился еще больше:
– Да с чего вы взяли, Чернуха же молочной породы, кто ж ее на мясо пустит! Это вчера вечером бычка пестрого зарезали на солонину и тушенку, а я велел для вас на завтрак кусок вырезки отложить.
– Просто вчера мы… на нас отчего-то Чернуха напала, пришлось от нее, хм, отбиваться. Мы ее слегка оглушили, чтобы не бежала за нами, – пояснил паладин, вздохнув с облегчением. – Вот и испугались – вдруг мы перестарались.
– А-а-а, – рассмеялся управляющий. – Понятно. С Чернухой это бывает, она последнее время что-то взбрыкивает частенько. Наверное, пора ее уже к бугаю вести, хватит ей в телках ходить.
Робертино и Оливио после такого разъяснения воздали должное вкусным отбивным. После завтрака остатки хмеля окончательно выветрились, даже Жоан почувствовал себя намного лучше. А тут и экономка принесла им три пары новых яловых сапог, купленных у сельского сапожника. Паладины возместили ей траты и добавили реал сверху за беспокойство. Правда, когда они примерили обнову, обнаружилось, что простые сельские сапоги – это совсем не то, что паладинские форменные, сшитые хорошим мастером по личной мерке.
– И как это носить? – задумался Робертино, топая сапогом. Сапог слегка болтался на ноге и было ясно, что к вечеру на пальцах и пятках появятся кровавые мозоли.
Оливио покрутил в руках свои сапоги:
– Я думаю, нам надо опять побеспокоить Ассунту и попросить какие-нибудь старые простыни… Сделаем портянки.
Робертино поднял бровь:
– Портянки?.. Хм… а как их наматывать?
Вопрос был не праздный: паладинский Корпус – это всё-таки элита, паладинов обшивают по высшему разряду и индивидуально, даже провинциальных странствующих, так что им нет нужды пользоваться портянками для подгона сапог под нужный размер, в отличие от армейцев и флотских. Сам же Робертино был из очень знатной и богатой семьи, всю жизнь ему шили обувь по мерке и он понятия не имел о портянках, так только, слышал о них. Как, в общем-то, и Жоан, потому что в Сальме сапоги носили только те, кто служил в кавалерии, а остальные ходили в местных башмаках-эспадрильях, которые хорошо садились по ноге благодаря ремешкам и шнуркам.
– Я покажу, надо только их раздобыть для начала, – сказал Оливио, чем очень удивил Робертино – тот был железно уверен, что Оливио тоже из знатной семьи, откуда ему знать о портянках. Разве что… разве что его таки сначала сумели упихать во флот, и он сбежал уже оттуда. Там с портянками и познакомился. И если так, то тогда понятно становится, почему он пошел в Корпус – из Корпуса, если туда человек принят, не выдают даже тех, кто из армии или флота сбежал.
Экономка вошла в их положение и пожертвовала на это дело две старые простыни и ножницы, чтоб нарезать их на лоскуты. А потом Оливио продемонстрировал искусство наматывания портянок и проследил, чтобы Жоан и Робертино сделали всё как надо. На вопрос Жоана, откуда он знает, как это делать, Оливио неопределенно пожал плечами.
– Ну, мы при обуви, теперь пойдем в село, поговорим с алькальдом, – Робертино надел мундирный кафтан. – Может, если вор нас увидит, испугается и вернет сапоги. Я надеюсь…
– Как же, – хмыкнул Жоан. – Но пойти всё равно надо.
Как и в любом селе, вся общественная жизнь Боргетто сосредоточилась на площади: здесь были траттория, церковь, общинный дом, сельская управа, дом алькальда, большая лавка, торгующая всем подряд, и домик лекаря. Посреди площади торчал помост, на котором у столба сидел на цепи грустный мужик в рваной рубахе, закиданный гнилыми помидорами, яблоками и апельсинами. На его шее на веревке висела дощечка с надписью «Пьяница и развратник». У помоста стояла корзина с гнилыми фруктами – для тех, кто желал внести свою лепту в наказание, но не хотел идти искать «снаряды».