– Чего желаете, сеньор паладин? – спросил он с отчетливым аллеманским акцентом.
– Для начала с ценами ознакомиться, – сказал Анэсти.
Хозяин улыбнулся:
– Цены у нас невысокие, вывеска у меня правдивая. Блюда изысканные, как и сказано. Чего желаете? Есть осетрина заливная, двадцать пять сантимов, ризотто с креветками, двадцать сантимов, салат из маринованных овощей, пять сантимов... Выбор, сеньор, пока небольшой, но мы только открылись. И у нас заказать можно, правда, за день, не раньше… Из напитков – светлое дельпонтийское пиво, пять сантимов пинта, и вина тино бьянко и тино россо, понтевеккийское, конечно. Пять сантимов бокал.
Цены соблазняли, и Анэсти рискнул. Взял осетрину, ризотто, салат и тино бьянко. Порции были большие, блюда – очень вкусными, так что младший паладин остался доволен. Подозрения его улеглись: видимо, и правда низкие цены выставлены для того, чтоб побыстрее привлечь клиентуру, и какое-то время они будут оставаться невысокими. Так что Анэсти решил воспользоваться этим и подсчитал, что если ходить сюда через день, то вполне можно обойтись пятью реалами до конца месяца. А вечером похвастался друзьям своим открытием. Младшие паладины оживились: недорогая траттория с вкусной и изысканной едой – большая редкость в столице. Особенно обрадовался Томазо Белуччи – был он селянским сыном из Анконы, вторым из пяти детей, помогал семье и отсылал домой две трети жалованья, так что для него возможность поесть «господской» еды за недорого была просто подарком судьбы. Ведь паладинов кормили хоть и с дворцовой кухни для придворных, но все-таки не заливной осетриной и не ризотто с креветками. Так что в субботу в «Королевство вкуса» явились аж пятеро младших паладинов: Анэсти, Томазо, Алессио, Лука и Ренье. На сей раз блюд было больше, и паладины выбрали лазанью по-кьянталусски, кестальскую паэлью с утятиной, сальмийский салат с овечьим сыром и свежими овощами, и вино. Цены, как и обещала вывеска, были низкие. Младшие паладины с удовольствием поужинали, пообещали приходить еще. Вечером они вовсю расписывали товарищам, как вкусно кормят в новой траттории, а главное – за недорого, и их рассказы соблазнили и других. В «Королевстве вкуса» перебывали почти все младшие паладины, кроме Робертино, Тонио и Оливио – как-то так получалось, что у них то времени не было, то еще что. У Робертино в университете как раз шли очередные экзамены, и он даже был освобожден от вечерних караулов, чтоб иметь возможность спокойно сдать эти экзамены и по их итогам получить право на законную практику. Конечно, лекарским делом он занимался и так, но все-таки, сдав эти экзамены, он стал бы студентом-практикантом, а от этого до патентованного врача вообще рукой подать, а там и до бакалавра медицины недалеко… А Робертино ведь хотел в дальнейшем быть городским паладином-дознавателем, для чего в последний год делал упор еще и на судебную медицину, помимо практической. А чтобы получить свидетельство судебного медика, надо было быть не меньше чем бакалавром медицины.
Оливио же по средам, субботам и седмицам ходил в особняк Вальяверде, где его мачеха, за которой король сохранил титул графини Вальяверде, устраивала традиционные зимние приемы. Поскольку бывшего графа Вальяверде, лишенного титулов, пожизненно услали вице-губернатором в Гвиану, то теперь главным в семье Вальяверде по плайясольским законам сделался Оливио. Причем по этим законам было совершенно неважно, может ли сам Оливио наследовать, главное – что он старший в роду, других-то носителей имени не осталось, тридцать пять лет назад от эпидемии почти весь род вымер... К тому же на том же судебном процессе, где дона Вальяверде лишили титулов и развели с мачехой Оливио, самого Оливио восстановили во всех правах, объявив недействительными папашины решения – и насчет отречения, и насчет того, что Оливио якобы умер. Теперь он официально назывался Оливио Вальяверде. Капитан в связи с этим вызвал его и поинтересовался, как теперь его писать в бумагах Корпуса. На что Оливио, недолго подумав, сказал, что по-прежнему. Потому как паладином он быть не перестал, к фамилии Альбино привык, да и не в его обычае принятые решения менять, и потому пусть так и остается. Но если для совсем официальных бумаг нужно, то нельзя ли писать две фамилии? Капитан на это сказал, что обычно так не делают, но ничто этому не мешает. Так что получил Оливио новое личное свидетельство, в котором ему написали двойную фамилию на кестальский манер – Вальяверде и Альбино. Его это вполне устроило, тем более что в повседневности он продолжал называться Альбино.
Поскольку Оливио теперь считался старшим в роду Вальяверде, он обязан был присутствовать на этих клятых традиционных приемах, пока Джамино не стукнет восемнадцать лет. А до этого еще целых четыре года! Так что по вечерам каждую среду, субботу и седмицу после Пробуждения, то есть весь февраль, он только то и делал, что приходил на эти самые зимние приемы в особняк Вальяверде, и весь вечер торчал в зале в парадном мундире, сохраняя на лице мрачно-торжественное выражение, пока мачеха общалась с гостями и представляла Джамино плайясольским донам и доньям. Джамино это тоже было не очень-то по нраву, эти приемы его страшно утомляли своей скучной официальностью, но – традиция, и надо было терпеть. Сами плайясольские доны и доньи то и дело с любопытством поглядывали на Оливио, одетого в парадный мундир, но если и заговаривали с ним, то на отвлеченные темы. Для плайясольской знати стать паладином значило опуститься до уровня каких-нибудь бастардов, или вообще простонародья, и Оливио сочувствовали, в том смысле, что ему пришлось стать паладином из-за придури отца. Оливио же всем своим видом старался показывать, что он сам считает честью носить паладинский мундир. Впрочем, когда ему удалось затащить на один из особенно больших приемов Робертино и официально представить гостям, назвав его полное имя, плайясольские доны и доньи призадумались и многие мнение насчет паладинства поменяли. Все-таки, раз уж законный сын графа Сальваро и племянник короля сделался паладином… это что-то да значит.