Робертино кивнул:
– А как думаешь? Я и представить не мог, что ты играешь на гитаре… хотя, конечно, плайясольцы все на чем-нибудь умеют играть. Но почему ты раньше не говорил?
Оливио нежно пробежался пальцами по струнам, подкрутил колки:
– Потому что… мне казалось, что я больше никогда не смогу. И что она пропала для меня навсегда. А другой инструмент был мне ни к чему, ведь это мамина. А теперь я смог все-таки ее забрать… Надеюсь, еще не все забыл.
Он принялся наигрывать какую-то плайясольскую мелодию, изредка сбиваясь с нее, а Робертино открыл корзинку и принялся расставлять по скатерти посуду – простые глиняные тарелки, латунные кубки, раскладывать приборы. Посередине поставил несколько больших латунных блюд, вынутых со дна корзины, разложил салфетки.
– Ну, садимся, и вкусим, что боги нам послали, да отметим мое рождение, – сказал Жоан и открыл свою корзину, вынул оттуда две большие пузатые темные бутылки, оплетенные тонкой лозой, и торжественно водрузил посреди скатерти.
– Лагримас ду соль, друзья. Белое, – он показал на бутылку, лоза на которой была окрашена в нежный желтоватый цвет. А потом на бутылку, обвитую темной лозой. – И красное. Между прочим, двадцать два года выдержки. Батя заложил его в тот самый день, когда я родился.
Паладины и инквизиторка с уважением уставились на бутылки, а Джамино, с легкой завистью – на Жоана.
А Жоан из корзины достал еще голову сыра, завернутую в пергаментную бумагу:
– И манчего, знаменитый сальмийский сыр.
Бласко потянул носом:
– М-м-м… по-моему, три месяца зрелости, а? Самое то, что надо!
Он раскрыл свою корзину, вытащил оттуда четырех жареных на вертеле кур, развернул уже промаслившуюся бумагу и выложил их на одно из больших пустых блюд:
– Каплуны в медово-горчичном соусе, из траттории «Кватро полло». Как по мне, во всей Фартальезе правильно готовить каплунов по-ковильянски умеют только там.
Вслед за курами последовали несколько больших плоских лепешек из той же корзины, а Жоан из своей вынул еще полтора десятка круглых печеных картошек, которые красиво разложил вокруг кур. Робертино хмыкнул и с видом фокусника достал из своей корзины большое кольцо кестальской сыровяленой колбасы.
Бласко тоже хмыкнул:
– Вы думали, это все, что ли?
– А что, в этой корзине еще что-то может поместиться? – удивился Джамино.
Жиенна улыбнулась:
– Конечно, если добавить немножко магии, – и она достала из корзины пару дюжин пупырчатых огурчиков и столько же больших крепких помидоров.
Тонио придвинул свою корзину, открыл ее:
– Значит, так… – он вынул первым делом широкий туесок из плотно сплетенных листьев агавы, с такой же крышкой. – Гуакамоле, для начала. Я, кстати, специально для вас просил во все класть поменьше пряностей, как можно меньше. Из-за этого, между прочим, на меня там посмотрели как на предателя… – он умостил туесок между блюдами и достал еще большую грубоватую глиняную плошку с крышкой. – Энчилады с сыром, фасолью и мясом кролика. И буррито с кукурузой, овощами и индюшатиной, – с самого дна корзинки появилась широкая деревянная тарелка с крышкой же.
– Клянусь, я все пробовал, там и правда почти нет чили.
Джамино развернул вощеную бумагу:
– Мы в «Адмирале Бонавентуре» лазанью взяли по-вальявердски, с дарами моря.
Лазанья заняла свое место на одном из пустующих блюд, и Жиенна, оглядев получившийся стол, сказала:
– Вот и славно. Единственное, чего здесь не хватает для настоящего дня рождения – это пирог.
Она взяла свою картонку, развязала веревочку и вынула оттуда пышный, пахнущий ванилью кекс:
– Но он у нас есть. Мама печет просто волшебные кексы – но при этом без всякой магии.
Жоан с восторгом уставился на кекс:
– Ого, какая красотища. М-м-м… Виноградный, да?
– А как же, – Жиенна поставила кекс в середину «стола», встала, отстегнула свой инквизиторский меч и повесила на сук магнолии, в компанию к паладинскому мечу Оливио, рядом с которым он смотрелся очень уж изящно и несерьезно. Но паладины знали, что узкие и легкие мечи инквизиторок-беллатрис, пусть и слишком дамские на вид, в умелых руках – грозное оружие. И делали их те же посвященные Мастера, которые ковали мечи для паладинов.
Она достала из кармашка раскладной нож и быстро разрезала кекс на семь частей, а Жоан ловко сковырнул печати с бутылок и разлил всем для начала белого.
Взяв кубок в одну руку, а кусок кекса в другую, он встал и сказал: