– Сеньор Мануэло, а скажите, эта легенда про Гондомарского дракона – правда? Или просто красивая выдумка?
Старый паладин пожал плечами:
– В наших семейных преданиях такой истории нет, в хрониках Корпуса – тоже. Так что, скорее всего, выдумка. Но ты прав – красивая. Этот живописец – маэстро Джильберто Каталья, живет в Рупите. Я, пожалуй, в увольнении потом к нему съезжу да куплю эту картину, если, конечно, он ее не на заказ пишет. Повесим в приемной нашей канцелярии, хе.
Карлес, представив это эпическое полотно на стене большой приемной в Корунье, тоже хихикнул – эта идея ему понравилась.
В Сальме обычно домен – это долина с одним-двумя селами и прилегающие к ней холмы (тоже один или два). Но в такой большой долине как Гондомарская поместились целых три домена и городок, ни в один домен не входящий (города в Сальме считались как бы общими и подати платили прямиком в казну наместника). Въехав в большое село в самом начале долины, сеньор Мануэло сказал:
– Владения дона Мендосы. Конечно, хорошо бы тут местных порасспрашивать… но мы не будем.
– Потому что никто и не скажет ничего? – Карлес и сам в прошлый раз пытался народ тут расспрашивать, но толку от этого было немного.
– Нет. Если правильно спрашивать, скажут всё и даже больше, – назидательно сказал сеньор Мануэло. – Но, во-первых, ты тут уже расспрашивал, и второй раз подозрительно будет для тех, кто в этом деле замешан, а во-вторых, как бы виновников не спугнуть. Давай сразу к дону Мендосе. С ним-то ты как раз не общался, а?
Карлес почувствовал себя так, словно он все еще младший паладин второго года, которому наставник очевидные вещи разжевывает, и ему стало стыдно, ведь сеньор Мануэло был прав. Конечно, дона Мендосы тогда дома не было, но ведь можно было же подождать денек и расспросить его, как и его соседей… Упрямство, однако, не позволило Карлесу признать очевидное:
– Так ведь смысла не было. Он же не видел ничего, зачем время тратить?
– Молодой ты и глупый еще, – вздохнул старший паладин. – Запомни, Карлес: как только тебя куда служить направили да к округу какому приписали, так первым делом надо со всеми местными донами и доминами перезнакомиться, равно как и с сельскими старостами, священниками, лекарями, учителями, трактирщиками и прочими уважаемыми людьми. И поддерживать с ними отношения. Потому что в нашем деле часто требуется не только бестий изводить и с фейри и нежитью разбираться, но вообще со всяким непорядком дело иметь. В сельской местности все тесно связано, и даже простая пьяная драка может быть следствием какого-нибудь незаконного приворота или отворота, или порчи какой-нибудь. И чему тебя только учили… кстати, кто твоим наставником-то был?
– Старший паладин Педро Джулиани, – признался Карлес, понимая, что оказывает наставнику козлиную услугу. Ведь наверняка сеньор Мануэло тому письмо напишет неприятное.
– Уж я ему отпишу, чтоб впредь не забывал ученикам очевидные вещи рассказывать, – тут же подтвердил Карлесовы опасения старший паладин. – А то учат вас, учат… а потом вас еще бери и доучивай… как будто я тут не секретарь, а наставник… Так. С Мендосой я сам поговорю, а ты слушай внимательно. И на Нинью пялиться не вздумай!
Карлес только кивнул:
– Как скажете, сеньор Мануэло.
Дон Жозе Мендоса был дома, и был он злющий, как целое гадючье кубло. Хоть он это и старательно скрывал, но паладины умеют видеть настоящие чувства людей, и Карлес даже обрадовался, что сеньор Мануэло велел ему помалкивать.
Увидав с асотеи всадников, поднимающихся по мощеной доломитовыми плитками дорожке к его усадьбе на склоне холма, пристроенной к древней башне Кастель Мендоса, дон явно собрался было крикнуть им, чтоб убирались, но, разглядев, кто именно едет, сдержался, вместо того просто выругался заковыристо и пошел вниз, во двор.
Во дворе к спешившимся паладинам подбежал паренек со здоровенным синячищем под глазом, поклонился и взял под уздцы лошадей, повел куда-то за угол. С парадной лестницы спустилась богато одетая девушка невероятной красоты: невысокая, с тонкой талией и при том с крутыми широкими бедрами и пышной грудью, с длинной ярко-рыжей косой, уложенной в замысловатую прическу по последней сальмийской моде, да еще и цветочками искусственными украшенную. Глаза у девушки были просто огромные и при том ярко-синие, с длинными густыми ресницами, губки алые, ротик маленький, носик точеный, а уши – сильно заостренные, и Карлес тут же и понял, повнимательнее глянув на девушку, что в ней половина крови альвов из клана Клаэх. Вспомнив, что сказал сеньор Мануэло, Карлес спохватился и перевел взгляд в сторону, на беседку под яблонями и персиками, где за столиком сидел мальчишка лет двенадцати и уныло делал вид, что читает учебник географии. Мальчишка был одет довольно богато, но при том выглядел как обычный сельский сальмийский подросток: выгоревшие на солнце волосы, смуглая кожа с царапинками, обветренные губы, голубые глаза, густые пшеничные брови и длинные нескладные руки-ноги, по которым было видно, что он вырастет в крупного мужчину. Когда на лестнице появился сам дон Мендоса, стало понятно, что сын пошел в папочку: дон был здоровенным, широкоплечим, с такими же выгоревшими волосами, голубыми глазами и большими руками. Карлес смутно припомнил, что вроде бы дон Мендоса никогда не был женат, и что сын его – признанный бастард от какой-то гондомарской горожанки, а дочку ему родила альва, с которой дон в молодые годы спутался и чуть было за ней в Фейриё не ушел, да вовремя одумался. Насчет всего этого соседи Мендосы тоже любили почесать языки и тем вызывали его недовольство.