Всю хандру со старого паладина как рукой сняло. Он почувствовал азарт и любопытство, и даже как-то меньше стали ныть суставы в ногах и поясница. Так что он, дочитав письмо, аккуратно уложил и его, и остальные письма в корзинку, а лорнет спрятал в карман. Долил в чашку чая и быстренько уничтожил кусок замечательного яблочного пирога с корицей, после чего пошел вниз, в свою комнату на втором этаже, где переоделся в стеганный купальный халат и, прихватив чистое белье, отправился в мыльню.
Мартина прекрасно знала свое дело, и когда сеньор Мануэло спустя полтора часа из мыльни вышел, у него нигде ничего не болело, а чувствовал он себя так, словно помолодел лет на десять. Так что к праздничному ужину он вышел совсем в другом настроении, чем то, в каком он на асотее читал письма.
Сеньора Кариньес, экономка в доме Дельгадо, и кухарка под ее руководством расстарались на славу: стол ломился от хорошей сальмийской еды, не слишком изысканной на взгляд избалованных плайясольцев или фартальезцев, но вкусной и сытной. Почетное место занимал традиционный кекс, какой в Сальме принято печь на дни рождения и на Новолетие: высокий, пышный, с ягодами по сезону, которые положено замешивать в тесто свежими. Осенью это были виноград, арония или физалис, а часто всё вместе, как сейчас. Вокруг кекса расположились хороводом тарелки с пирожками с разнообразными начинками. Были тут пирожки с говядиной, с курятиной, с бараниной, с форелью и с лососиной, с луком, с яйцами, с капустой, с картошкой, с грибами, с сыром, с яблоками, с грушами, с ягодами, с айвовым вареньем, с ревенем, с маком и с орехами и много чем еще. Сеньор Мануэло, увидав этакое изобилие, попытался было подсчитать, сколько же тут видов пирожков, сбился на третьем десятке и бросил это безнадежное занятие, набрал себе в тарелку с полдюжины, какие под руку подвернулись. Помимо выпечки, на столе красовались и печеные в горчице окорока, и салаты, и картофель вареный со шкварками из нежнейшего сала, и картофель жареный с луком и грибами, баранина с чесноком, куры, фаршированные черносливом, и здоровенный лосось, начиненный травами, гордость кухарки дома Дельгадо. И, конечно же, вино лагримас ду соль, красное и белое.
Гостей собралось порядочно. Вся семья в полном сборе. Днем прибыли Джорхе с женой и Жоан, которому капитан выписал отпускное свидетельство на два дня по случаю дедулиного дня рождения, и даже Микаэло, которому существенно полегчало уже через месяц жизни в Обители Мастера. Настоятель отпустил его на пару дней, но строго-настрого велел не задерживаться, потому что вне обители фейские чары снова начнут его одолевать. Приехали и окрестные доны и домины, и кое-кто еще из старых знакомых и дальней родни. Всего гостей набралось аж пятьдесят человек, так что было кому умять все эти знатные угощения. Праздничный пир прошел отлично, и настроение сеньора Мануэло еще больше улучшилось – все-таки когда видишь, что тебя любят и ценят, почтенный возраст совсем не печалит.
А наутро, встав до рассвета, сеньор Мануэло первым делом вышел во двор, пробежался вниз по лестнице в долину и обратно, на полпути наверх разминулся с Жоаном, занятым тем же самым, хлопнул его по плечу и, не останавливаясь, продолжил взбегать наверх. Когда достиг двора усадьбы, дышал он очень тяжело, но суставы не болели, да и сердце тоже вроде бы, хоть и колотилось, но неприятных ощущений не доставляло. Так что он быстренько облился холодной водой в мыльне и пошел на кухню, где уже возилась сеньора Кариньес, заваривая утренний шоколад, а кухарка ставила в печь лепешки. Ему тут же поставили чашку шоколада с молоком и пару свежайших пышных лепешечек с маслом, тарелку с сыром и холодным мясом со вчерашнего стола. Он не спеша позавтракал, прихватил еще в дорогу пяток вчерашних пирожков и пошел наверх, собираться.
Домочадцы еще спали, только из-за двери комнаты Микаэло, где теперь жила Моника, доносились недвусмысленные звуки и приглушенные стоны. Потом там же заплакал ребенок, стоны прекратились, и почти сразу тихий голос Моники запел колыбельную, а голос Микаэло что-то тихонько ребенку присюсюкивал.