Элена спешилась, подошла к нему, остановилась в трех шагах, уперев руки в бока:
– Это еще у кого дурь в головах! Вы, мужчины, только о том и думаете, как бы кому присунуть! А сообразить, что у вас в штанах не такая уж и великая ценность – не можете!
– Ценность – не ценность, зато ею трахаться можно по-людски! – молодой человек наклонился, поднял букет, с силой снова швырнул его наземь и начал топтать. – А не как вы, лизаться да ковыряться!!! Я уже говорил, повторяю и клянусь – я и тебя и Агнессу в постель затащу и трахну, или я не Сесил Энборсадо!
Элена усмехнулась, скрутила фигу и сунула ему под нос:
– Разогнался. Я с тобой в постель лягу только после того как ты сам под мужика ляжешь, чтоб понимал, каково это мне! Понял? А попробуешь силой взять – так я тебе корень оторву и сожрать заставлю, ясно?
Молодой Энборсадо отвел от лица ее крепкий кулак с фигой, и неожиданно спокойно сказал:
– То есть шансы у меня все-таки есть, раз ты условия ставишь? Отлично. Ты еще увидишь, на что способен Сесил Энборсадо! Клянусь, говорю – я хочу тебя и добьюсь, чего бы это мне ни стоило!
Он пнул остатки букета к лестнице и, ругаясь, быстро ушел, не забыв, правда, на ходу поклониться донье Арсе и снять перед ней шляпу. Сеньора Мануэло он не заметил. А паладин смотрел на него очень задумчиво и даже с какой-то грустью. А потом сказал Элене:
– Влюблен он в тебя не на шутку, вот что.
– Ничем помочь ему не могу, – хмыкнула Элена. – Пусть ищет другую, посговорчивее и по мужчинам которая. Агнесса, может, еще и согласится за него выйти, все-таки она донья и ей нужен наследник. Но я – да сейчас, с разбегу прямо. Тьфу! А кстати, как думаете – он? Или я права и не он?
– Не он, – кивнул головой сеньор Мануэло, улыбаясь в усы. – У него одно на уме, то самое, о чем он и сказал.
На крыльцо вышла наконец хозяйка дома, и Мануэло пристально на нее посмотрел. Не такая уж и мартиниканка, вообще-то. Было видно, что мартиниканской крови в ней только половина: кожа не такого глубокого красно-коричневого цвета, как у куантепекцев, скорее выглядит как сильно загорелая сальмиянка, и черты лица сальмийские, а глаза хоть и темные, но разрез их не мартиниканский. Волосы, конечно, черные-черные, жесткие и прямые, в две косы заплетенные, и татуировки на лице – три волнистые линии под глазами, россыпь черных точек и черточек на скулах. Красивая, ничего не скажешь. И совсем никакого магического дара, даже спонтанной способности «проводника» в ней паладин не углядел. Равно как и причастности к языческим ритуалам, демонопоклонству, некромантии и кровавой магии. О чем он тихонько и сказал донье Арсе и Элене.
Агнесса тоже не заметила паладина. Приезду Элены и ее матери очень обрадовалась, повела их в гостиную. Паладин, привязав лошадь к перилам крыльца, пошел за ними. Конечно, когда он спешился и ушел со двора, морок перестал скрывать его коня, и скотинку сейчас точно кто-нибудь заметит, но времени должно хватить, чтоб успеть незаметно глянуть на Агнессиных слуг. Потому первым делом Мануэло заглянул на кухню, окинул взглядом кухарку и экономку, потом заглянул в комнатку, где лакей старательно чистил высокие дамские ботинки по столичной моде, затем посмотрел на другого слугу, возившегося в гостиной с камином, и на горничную, как раз подававшую гостям напитки. А потом вышел, отвязал лошадь, сел на нее и поехал в сторону старого кладбища долины Рьера. Когда-то давно он бывал здесь по делам, еще когда странствовал, потому помнил, где что здесь находится.
Кладбище расположилось на пологом склоне холма, и снизу его подпирала стенка, сложенная из крупных известняковых блоков, переходящая в простую ограду. Сторожа при воротах не было, как, собственно, и самих ворот. Проход на кладбище обозначался разрывом в ограде и двумя пилонами из всё тех же известняковых блоков, украшенных грубо вырезанными акантами. Дорожка входила в этот проем и делила кладбище пополам, упираясь в стоящий выше по склону приземистый родовой склеп донов Рьера. В левом углу кладбища виднелась маленькая часовенка, в правом – длинный каменный стол со скамьями для поминальных тризн. И всё, никакого больше порядка тут не было. Простые надгробья из известняка или песчаника торчали и поодиночке, и группами. Многие покосились, треснули, но в целом за кладбищем и могилами ухаживали, а траву косили – вдоль северной части ограды ровненько стояли четыре аккуратных стожка, но при том по кладбищу были разбросаны купины чертополоха, и над его пышными пурпурными цветами вились пчелы. Между могил бродила одинокая белая коза, позвякивая колокольчиком, и меланхолично обкусывала головки этого чертополоха, не обращая внимания на пчел. Недалеко от стожков были выставлены три улья, и в целом кладбище вид имело спокойный и мирный. И было таковым – ничего здесь нехорошего паладин не углядел. Пробормотал под нос: